Вопросы квалификации преступных угроз

Одним из наиболее распространенных способов преступлений является психическое насилие в форме угрозы причинения вреда. Несмотря на различие в содержании криминальных угроз, при их уголовно-правовой оценке возникает ряд типичных вопросов, решение и обобщение которых послужит в качестве научных основ квалификации соответствующих преступлений.

Автор: Шарапов Р.Д.

Одним из наиболее распространенных способов преступлений является психическое насилие в форме угрозы причинения вреда. К числу законодательно выделенных видов угроз относятся:

1. угроза физическим насилием;
2. угроза уничтожением или повреждением, либо изъятием чужого имущества;
3. шантаж;
4. использование материальной или иной зависимости потерпевшего;
5. вымогательство коммерческого подкупа и взятки;
6. угроза совершением иного противоправного деяния (неконкретизированная угроза).

Несмотря на различие в содержании криминальных угроз, при их уголовно-правовой оценке возникает ряд типичных вопросов, решение и обобщение которых послужит в качестве научных основ квалификации соответствующих преступлений.

В зависимости от момента возможной реализации преступные угрозы можно классифицировать на два вида. Во-первых, это так называемая наличная угроза, предполагающая по своему содержанию немедленное причинение вреда вслед за выдвижением самой угрозы. Нередко наличная угроза носит характер ультиматума, предъявляемого потерпевшему, когда виновный требует от него совершения какого-либо действия (бездействия), обещая тут же на месте реализовать угрозу в случае неисполнения выдвинутого требования. Вторым видом угрозы является та, которая лишена свойства наличности, то есть предполагаемый момент реализации угрозы отнесен в будущее, что также следует из ее содержания. Такую угрозу можно назвать угрозой с отсрочкой исполнения.

Угроза, которая носит наличный характер, обладает более высокой степенью общественной опасности нежели та угроза, которая лишена этого свойства. Наличная угроза обычно имеет большую устрашающую силу, ставит потерпевшего в психологически жесткую, даже, экстремальную ситуацию выбора вариантов поведения, практически не оставляя времени для их обдумывания. Напротив, отсроченная угроза, как правило, лишена этих свойств, не носит столь экстремального характера и предоставляет потерпевшему определенный запас времени для обдумывания сложившейся конфликтной ситуации, поиска оптимальных путей ее преодоления, принятия контрмер.

Судам следует учитывать отмеченное различие в степени общественной опасности наличной и отсроченной угрозы при назначении наказания. Вместе с тем очевиден вопрос – исчерпывается ли уголовно-правовое значение представленной классификации угроз влиянием только на индивидуализацию наказания или наряду с этим данная классификация имеет значение для квалификации насильственных преступлений?

Л.Д. Гаухман относит момент предполагаемой осуществимости угрозы к группе особенных признаков, которые характеризуют угрозу как элемент конкретного состава преступления, в отличие от общих признаков, присущих любой угрозе. В пояснение он приводит пример, когда данный признак имеет значение при разграничении насильственного грабежа и разбоя, с одной стороны, и вымогательства, с другой стороны [1].

Этой же позиции придерживалась Р.А. Левертова, которая высказывала мысль о том, что наличность не является постоянным свойством угрозы, «угроза может быть наличной (в составе разбоя) и не быть таковой (в составе вымогательства)» [2].

Разделяя мнение данных авторов, считаем, что наличность, как признак угрозы, имеет значение для квалификации преступления лишь тогда, когда этот признак либо прямо указан в тексте уголовного закона, как это сделано, например, в ч. 1 и 2 ст. 37 УК РФ, либо с очевидностью вытекает из смысла уголовно-правовых норм, предусматривающих смежные преступления, отличающиеся друг от друга по признаку наличной угрозы и угрозы с отсрочкой. Последнее обстоятельство традиционно иллюстрируется на примере хорошо известного различия между вымогательством чужого имущества, совершаемого под угрозой физического насилия, и насильственным грабежом и разбоем. Этот же признак, на наш взгляд, положен в основу различия составов доведения до самоубийства и убийства в виде склонения потерпевшего к смерти под угрозой немедленного лишения его жизни.

В остальных случаях предполагаемый момент реализации выдвинутой угрозы (немедленно или в будущем) не должен иметь значения для квалификации насильственного преступления.

Иную позицию занял Пленум Верховного Суда РФ по уголовным делам об изнасиловании и насильственных действиях сексуального характера, соединенных с угрозой убийством или причинением тяжкого вреда здоровью (п. «в» ч. 2 ст. 131, 132 УК РФ). Под угрозой убийством или причинением тяжкого вреда здоровью здесь предлагается понимать прямые высказывания и иные угрожающие действия, в которых выражалось намерение немедленного применения физического насилия к потерпевшему или другим лицам [3]. Отсюда, угроза применением аналогичного насилия в будущем, как это следует из позиции Пленума Верховного Суда РФ, не образует соответствующего квалифицирующего признака и, видимо, вообще не может быть способом насильственных половых преступлений. Это мнение нашло поддержку в теории уголовного права [4].

С данной рекомендацией согласиться нельзя по ряду причин. Во-первых, критикуемое разъяснение не основано на законе, в котором нет упоминания о том, что угроза физическим насилием, в том числе убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, как признак изнасилования и насильственных действий сексуального характера, должна быть наличной. В противном случае законодателю ни что не мешало ввести в диспозицию ч. 1 ст. 131 и 132 УК РФ конструкцию типа «угроза немедленным применением насилия».

Во-вторых, угроза физическим насилием с отсрочкой исполнения вовсе не лишена свойства быть способом полового посягательства. Представляется неубедительным расхожее утверждение, что угроза, обращенная в будущее, не может рассматриваться в качестве средства подавления сопротивления потерпевшей, поскольку у последней всегда есть время для обеспечения охраны своих интересов путем обращения за помощью в правоохранительные органы, к гражданам или иным образом [5].

Напротив, такая угроза может выступать весьма действенным средством сексуального домогательства подобно таким видам угроз, как шантаж, имущественная угроза, использование зависимости потерпевшего, которые, между прочим, по своему характеру менее опасны чем угроза физическим насилием и прямо закреплены в качестве способа полового преступления, предусмотренного ст. 133 УК РФ. Причем для оценки данных угроз в таком качестве не имеет никакого значения выражали они намерение виновного привести их в исполнение немедленно или через какое-то время [6]. Более того, на практике указанные угрозы чаще всего как раз лишены свойства наличности, а в учебной литературе по уголовному праву есть мнение, что угрозы по ст. 133 УК РФ не являются непосредственными, их реализация возможна лишь в будущем [7].

И, наконец, в-третьих, исключение из числа способов изнасилования и насильственных действий сексуального характера угрозы физическим насилием с отсрочкой исполнения ведет к пробелу в уголовном законе в этой части. Бездоказательно утверждение Л.Л. Кругликова, что угроза возможного насилия в будущем свидетельствует о понуждении к действиям сексуального характера, а не об изнасиловании [8]. Квалификация сексуальных домогательств, совершаемых посредством такой угрозы, по ст. 133 УК РФ исключается ввиду исчерпывающего перечня способов этого преступления, среди которых угроза физическим насилием не предусмотрена.

Таким образом, складывается парадоксальная ситуация, когда угроза физической расправой в будущем не рассматривается в качестве уголовно наказуемого способа полового посягательства (исключением можно считать угрозу убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, которые могут квалифицироваться по ст. 119 УК РФ), в то время как менее опасные виды угроз (шантаж, угроза уничтожением, повреждением или изъятием имущества и т.д.) напрямую закреплены в качестве способа полового преступления. Причем уголовная ответственность за последние виды сексуальных угроз имеет своим основанием сам факт понуждения к действиям сексуального характера независимо от фактической завершенности полового посягательства, а также, что не менее важно, независимо от предполагаемого момента реализации угрозы.

Однако, представляется сомнительным чтобы законодатель был способен допустить столь грубую оплошность в регулировании уголовной ответственности за преступления против половой свободы и половой неприкосновенности. Систематическое толкование уголовно-правовых норм, предусматривающих составы насильственных половых преступлений, убеждает, что пробела в законе нет. Угроза физическим насилием независимо от предполагаемого момента ее реализации представляет повышенную общественную опасность по сравнению с другими видами преступных угроз. И эту особенность законодатель учел, специально предусмотрев уголовную ответственность за половые посягательства, совершаемые с угрозой применения физического насилия (ст. 131, 132 УК РФ), не дифференцировав последнюю в зависимости от момента предполагаемого исполнения угрозы.

Попытки сузить понимание преступной угрозы, предусмотренной в качестве признака отдельных составов преступлений, до угрозы немедленным причинением вреда, там, где для этого нет оснований, не только игнорируют самостоятельный статус криминальных угроз как типичной формы психического насилия, но и криминологически не обоснованы. Так, например, произошло с толкованием в судебной практике понятия нападения как цели бандитизма. В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 17 января 1997 г. “О практике применения судами законодательства об ответственности за бандитизм” сказано‚ что под нападением следует понимать действия, направленные на достижение преступного результата путем применения насилия над потерпевшим либо создания реальной угрозы его немедленного применениях [9].

Указание на признак наличности угрозы в приведенной дефиниции нападения ставит вне уголовно-правовой нормы об ответственности за бандитизм существование вооруженных организованных групп‚ совершающих вымогательства‚ оказывающих давление на представителей власти‚ лиц‚ осуществляющих правосудие и предварительное следствие‚ участников судебных процессов‚ когда способом преступной деятельности была угроза применить физическое насилие с помощью демонстрируемого оружия в будущем [10].

Не менее важным и, кстати сказать, малоисследованным является вопрос о совокупности и конкуренции норм применительно к квалификации преступлений, совершаемых с применением психического насилия в форме угрозы. Проще говоря, речь о том, в каких случаях содеянное виновным полностью охватывается составом насильственного преступления, совершенного с применением угрозы, а в каких случаях требуется дополнительная квалификация? Ответ на него дан в нижеприведенных тезисах.

1) В признак «угрозы» в составе насильственного преступления не должны включаться общественно опасные последствия, причиненные по неосторожности в результате применения угрозы. В таких случаях возможен один из двух вариантов квалификации:

а) вменение указанных последствий по признаку двойной вины, если таковой имеется в квалифицированном составе данного насильственного преступления;

б) квалификация по совокупности с неосторожными преступлениями, в зависимости от характера наступивших последствий.

Например, если в процессе изнасилования, совершенного с угрозой применения физического насилия, потерпевшей будет причинен тяжкий вред здоровью как результат неосторожных действий виновного при демонстрации им оружия, то все содеянное квалифицируется по п. «б» ч. 3 ст. 131 УК РФ.

Напротив, причинение по неосторожности тяжкого вреда здоровью при схожих обстоятельствах в процессе вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления должно квалифицироваться по совокупности ч. 3 ст. 150 и ч. 1 ст. 118 УК РФ.

2) В признак «угрозы» в составе насильственного преступления, как правило, не должны включаться действия, совершенные виновным для подтверждения реальности выдвинутой угрозы и образующие самостоятельное преступление. Такие действия получают отдельную уголовно-правовую оценку:

а) если указанные действия выразились в физическом насилии, то они могут квалифицироваться по признаку «насилие», при условии, что таковой предусмотрен в составе данного насильственного преступления наряду с угрозой;

Справедливо отмечает Л.Д. Гаухман, что угроза насилием в составе грабежа «не охватывает телесные повреждения, даже не повлекшие расстройства здоровья, поскольку причинение таких повреждений при открытом похищении имущества поглощается понятием насилия, не опасного для жизни и (или) здоровья, предусмотренного этим же составом преступления» [11].

Также, например, применение физического насилия для подтверждения реальности угрозы, являющейся средством вымогательства, оценивается как отягчающее обстоятельство данного преступления по п. «в» ч. 2 ст. 163 УК РФ.

б) квалификация по совокупности с тем преступлением, признаки которого содержатся в соответствующих действиях.

Например, если в процессе вымогательства, совершенного под угрозой уничтожения или повреждения чужого имущества, виновный реально повредил имущество потерпевшего, что повлекло для него значительный ущерб, содеянное должно квалифицироваться по совокупности ст. 163 и ст. 167 УК РФ.

Иное мнение отстаивает И.В. Лукьянова, полагающая, что, например, нанесение побоев при совершении угрозы убийством охватывается составом преступления, предусмотренного ст. 119 УК РФ, и совокупности со ст. 116 УК РФ не требуется. В подтверждение своего вывода автор ссылается на судебное решение по конкретному уголовному делу.

П. в состоянии алкогольного опьянения, затеяв ссору с женой по поводу ее позднего возвращения домой, прижал ее в коридоре к стене, нанес 6 ударов по голове и телу. Когда она вырвалась, забежала в зал и упала на пол, П. ударил ее еще три раза ногами по туловищу. Затем схватил двумя руками за шею и высказал в ее адрес угрозу убийством. По результатам судебно-медицинской экспертизы, действия П. не повлекли причинения вреда здоровью. Мировой судья, рассматривавший дело, в своем решении указал, что нанесение побоев полностью охватывается ст. 119 УК РФ [12].

Такое решение представляется ошибочным, ибо оно игнорирует различия в непосредственных объектах указанных преступлений, охрана которых, исходя из диспозиции ст. 116 и 119 УК РФ, осуществляется самостоятельными уголовно-правовыми нормами. Вследствие чего составы данных преступлений не могут поглощать друг друга и в описанном случае образуют совокупность.

Исключение из рассматриваемого правила составляют случаи, когда основной состав насильственного преступления в качестве альтернативных способов предусматривает применение насилия, опасного для жизни или здоровья, и угрозу применения такого насилия, в то время как для подтверждения реальности указанной угрозы виновный применяет к потерпевшему насилие, не опасное для жизни или здоровья. Последнее полностью охватывается признаком угрозы применения опасного насилия.

Например, если в процессе разбоя виновный угрожает применением насилия, опасного для жизни или здоровья, и для подтверждения высказанной угрозы применяет физическое насилие, не представляющее опасности для здоровья, то его действия полностью охватываются ст. 162 УК РФ по признаку угрозы [13].

3) Признак «угроза применения насилия, опасного для жизни или здоровья», равно как и «угроза убийством или причинением тяжкого вреда здоровью», предусмотренный в составе насильственного преступления, всегда охватывает без дополнительной квалификации по ст. 119 УК РФ угрозу убийством или причинением тяжкого вреда здоровью.

Данный вид угрозы, при обычных условиях образующий самостоятельный состав преступления по ст. 119 УК РФ, в таких случаях выступает одним из признаков сложного насильственного преступления, характеризуя его способ. Наказание за такое преступление оказывается более строгим по сравнению с санкцией ст. 119 УК РФ, что дает основание говорить о наличии в таких случаях единого сложного насильственного преступления.

4) В иных случаях, если угроза, как способ сложного насильственного преступления, выразилась в запугивании потерпевшего убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, то вопрос о том, охватывается такая угроза насильственным способом единого сложного преступления либо нуждается в дополнительной квалификации по ст. 119 УК РФ (идеальная совокупность), решается в зависимости от соотношения характера и степени общественной опасности сложного насильственного преступления в целом с характером и степенью общественной опасности преступления, предусмотренного ст. 119 УК РФ.

Для этого нужно сравнить строгость наказания за насильственное преступление, совершаемое с применением угрозы, и наказания за угрозу убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, как самостоятельное преступление (ст. 119 УК РФ).

Единое преступление будет иметь место только при условии, если наказание за сложное насильственное преступление является более строгим по сравнению с наказанием за преступление, предусмотренное ст. 119 УК РФ.

В противном случае, то есть когда наказание за сложное насильственное преступление равнозначно наказанию за преступление, предусмотренное ст. 119 УК РФ, либо оказывается менее строгим по сравнению с наказанием за последнее, содеянное оценивается как идеальная совокупность указанных преступлений.

Например, доведение лица до самоубийства или до покушения на самоубийство путем угроз убийством или причинением тяжкого вреда здоровью полностью охватывается ст. 110 УК РФ и не требует дополнительной квалификации по ст. 119 УК РФ, так как максимальное наказание за последнее преступление (лишение свободы до 2 лет) является менее строгим чем максимальное наказание за доведение до самоубийства (лишение свободы до 5 лет).

Напротив, незаконное проникновение в жилище, совершенное с угрозой убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, помимо ч. 2 ст. 139 УК РФ требует дополнительной квалификации по ст. 119 УК РФ, так как наиболее строгие виды наказаний в санкциях указанных норм совпадают.

Также, неисполнение обязанностей по воспитанию несовершеннолетнего, соединенное с жестоким обращением с ним в виде угрозы убийством или причинением тяжкого вреда здоровью, должно квалифицироваться по совокупности ст. 156 и ст. 119 УК РФ, поскольку наказание за последнее преступление оказывается более строгим.

Литература

1. Гаухман Л.Д. Борьба с насильственными посягательствами. М., 1969. С.32.
2. Левертова Р.А. Ответственность за психическое насилие по советскому уголовному праву. Омск‚ 1978. С.14. См. также: Панов Н.И. Квалификация насильственных преступлений. Харьков, 1986. С.33.
3. О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 Уголовного кодекса Российской Федерации: Пост. Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2004 г. // Бюллетень Верховного Суда РФ. 2004. № 8.
4. Андреева Л.А. Квалификация изнасилований. СПб.‚ 1999. С.9; Российское уголовное право: В 2-х т. Т. 2. Особенная часть / Под ред. А.И. Рарога. М., 2001. С.105-106; Кондрашова Т.В. Проблемы уголовной ответственности за преступления против жизни, здоровья, половой свободы и половой неприкосновенности. Екатеринбург, 2000. С.300 и др.
5. Уголовное право России: Учебник для вузов. В 2 т. Т. 2. Особенная часть / Под ред. А.Н. Игнатова, Ю.А. Красикова. М., 2000. С.128; Уголовное право РФ. Особенная часть: Учебник / Под ред. Л.В. Иногамовой-Хегай, А.И. Рарога. М., 2004. С.103.
6. Андреева Л.А. Указ. соч. С.35; Кондрашова Т.В. Указ. соч. С.339.
7. Мельниченко А.Б., Радачинский С.Н. Уголовное право. Общая и Особенная части. Учебное пособие. М., 2002. С.330.
8. Кругликов Л.Л. Преступления против личности: Текст лекций. Ярославль, 1998. С.25.
9. Бюллетень Верховного Суда РФ. 1997. № 3.
10. Шарапов Р.Д. Для чего создается банда? // Российский следователь. 2000. № 3 С.21.
11. Гаухман Л.Д. Насилие как средство совершения преступления. М., 1974. С.92.
12. Лукьянова И.В. Угроза как преступление: социальная обусловленность криминализации и проблемы ответственности. Калуга, 2004. С.68.
13. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2004. № 1. С.9.

Опубликовано: Уголовное право. - 2006. - № 1. - С.58-62.