О знании законов уголовных...

Незнание законов уголовных непосредственно сказывается и на отношении современных российских граждан к деятельности органов и должностных лиц, применяющих уголовный закон. Так, например, в сознании большинства современных российских граждан оказание помощи правоприменительным органам в раскрытии и расследовании преступлений представляется аморальным и безнравственным. Изменение такого отношения можно и посредством правовой пропаганды, в том числе пропаганде знаний об уголовном законе.

Автор: Сумачев А.В.

Вопрос о знании уголовного закона и отношении к нему представляется весьма интересным, поскольку это может быть связано с разработкой мер профилактики преступлений.

Незнание уголовного закона обуславливает, например, отношение к нему как к закону жесткому.

В частности, российский обыватель убежден, что, например: хранение любого размера наркотика (а не только в крупном размере) уголовно наказуемо; любое убийство (включая привилегированные составы) наказуемо практически одинаково; незаконные приобретение, передача, сбыт, хранение перевозка или ношение любого огнестрельного оружия (включая гражданское гладкоствольное) влечет уголовную ответственность; уголовно наказуема кража в любом размере; любое сокрытие фактов о готовящемся или совершенном преступлении (как в форме недоносительства, так и заранее не обещанного укрывательства) уголовно наказуемо; любая нежелательная беременность вне брака является ничем иным как доказательством изнасилования; и т.п.

Какие выводы можно сделать из этого.

Во-первых, юридическая неграмотность населения может способствовать профилактике не только преступлений, но и соответствующих административных правонарушений (в части незаконного хранения наркотиков (ст. 6.8 КоАП РФ), в части охраны собственности (ст. 7.27 КоАП РФ), в части оборота оружия (ст. 20.8 КоАП РФ)).

Во-вторых, предположение о возможности привлечения к уголовной ответственности за недоносительство отрицательно сказывается на самом отношении граждан к уголовному закону, а равно отношении к правоохранительным органам в целом.

Основу отрицательного отношения к доносительству, по-видимому, заложили известные события 30-х годов XX-го столетия. И помню, как еще во времена обучения в юридическом ВУЗе, преподаватели уголовного права с восторгом говорили нам об изменениях от 29 апреля 1993 года в ст. 18 «Укрывательство» и ст. 19 «Недонесение» УК РСФСР, в соответствии с которыми не подлежали уголовной ответственности: за заранее не обещанное укрывательство - супруг и близкие родственники лица, совершившего преступление; за недонесение - супруг и близкие родственники лица, совершившего преступление, а также священнослужитель о преступлении, ставшем ему известным из исповеди. И едва ли не единственным аргументом такого решения законодателя, по их словам, было то, что сильное государство, борясь с преступностью, не имеет права заставлять своих граждан доносить на близких им людей.

В 1996 году принятый УК РФ, продолжая традицию морального осуждения «доносительства», вообще «забыл» о недонесении как преступлении. В обыденном же сознании ответственность за недонесение по-прежнему «осталась». Стоит, однако, заметить, что напряженность в обществе, вызванная чудовищными актами терроризма (Москва, Буденовск, Беслан), существенно скорректировали общественное мнение относительно недонесения о готовящихся актах терроризма. В частности, по данным А.В. Зарубина из более чем 200 опрошенных граждан лишь два человека возражали против установления уголовной ответственности за заранее не обещанное несообщение о готовящемся акте терроризма [1] . Как видно, происходят изменения в предрассудках относительно оценки доносительства как безнравственного акта. Происходят, хотя очень медленно и выборочно. Доносительство же о «бытовых», а равно о преступлениях в сфере экономической деятельности до сих пор морально осуждаемо.

Отношение к закону уголовному можно проследить и по результатам проведенного нами анкетирования на предмет отношения россиян к вопросам эвтаназии [2].

В частности, среди прочих звучал вопрос об уголовно-правовом значении согласия лица на причинение ему смерти другим человеком. При этом 7,5% мужчин указывают на то, что лишение жизни по согласию должно быть наказуемо как обычное убийство, 6,8% – отмечают необходимость исключительно смягчения наказания в таких случаях, 5,2% – говорят о ненаказуемости всех случаев лишения жизни по согласию, а 31,4% – лишь о ненаказуемости отдельных случаев таких деяний (лишение врачом жизни неизлечимо больного пациента по его просьбе (эвтаназия) – 18,7%; лишение жизни неполноценного новорожденного ребенка по просьбе его родителей – 10,3%; лишение жизни тяжело раненого человека во время экстремальной ситуации (военных действиях, стихийных бедствиях и др.) – 5,9%; лишение жизни человека-объекта научного эксперимента при проведении такого эксперимента – 2,4%).

У женщин ситуация практически аналогичная: 8,9% указывают на то, что лишение жизни по согласию должно быть наказуемо как обычное убийство, 6,8% – определяют необходимость исключительно смягчения наказания в таких случаях, 3,7% – говорят о ненаказуемости всех случаев лишения жизни по согласию, а 32,4% – лишь о ненаказуемости отдельных случаев таких деяний (соответственно, лишение врачом жизни неизлечимо больного пациента по его просьбе (эвтаназия) – 19%; лишение жизни неполноценного новорожденного ребенка по просьбе его родителей – 11,9%; лишение жизни тяжело раненого человека во время экстремальной ситуации (военных действиях, стихийных бедствиях и др.) – 3,8%; лишение жизни человека-объекта научного эксперимента при проведении такого эксперимента – 2,2%).

Таким образом, 16,4% опрошенных граждан не проводят границы между убийством с согласия и обычным убийством, 10,9% – видят разницу лишь в возможности смягчения наказания за первые случаи. Абсолютное же большинство – 72,7% – выступают либо за ненаказуемость всех видов убийств с согласия (8,9%), либо за ненаказуемость отдельных его видов (63,8%).

И еще немного весьма интересной информации относительно ненаказуемости специфических видов лишения жизни с согласия. Среди них, в частности, в анкете приводился примерный их перечень: лишение врачом жизни неизлечимо больного пациента по его просьбе (эвтаназия); лишение жизни неполноценного новорожденного ребенка по просьбе его родителей; лишение жизни тяжело раненого человека во время экстремальной ситуации (военных действиях, стихийных бедствиях и др.); лишение жизни человека-объекта научного эксперимента при проведении такого эксперимента; иные. Сразу отметим, что среди иных видов конкретных случаев ненаказуемого лишения жизни предложено не было. Соответственно, анализ отношения респондентов к ненаказуемым видам лишения жизни человека с его согласия мы проводили на основе названных выше примеров. И здесь мы хотим акцентировать внимание на отношении граждан к убийство с согласия в зависимости от возраста анкетируемых.

Итак, по возрастным группам: среди мужчин, участвующих в опросе, лишению врачом жизни неизлечимо больного пациента по его просьбе (эвтаназия) наибольшее предпочтение отдали лица в возрасте от 35 до 39 лет (пропорция 1,36 : 1); среди женщин – от 30 до 34 лет (1,93 : 1).

Относительно лишения жизни неполноценного новорожденного ребенка по просьбе его родителей, у мужчин и женщин, выступающих за это, возрастные группы одинаковые – это лица в возрасте от 35 до 39 лет (соответственно, пропорции 2,3 : 1 и 2,71 : 1).

Молодежные группы из числа опрашиваемых (в возрасте от 17 до 19 лет), как у мужчин, так и у женщин, весьма неохотно допускают эвтаназию и лишение жизни неполноценного новорожденного ребенка по просьбе его родителей (за ненаказуемость эвтаназии у лиц мужского пола пропорция 3,72 : 1, у женщин – 6,11 : 1; за второй случай (в отношении новорожденного) – соответственно, 8,93 : 1 и 13,75 : 1).

Весьма интересным является разрыв между мнениями молодежной и старшей групп. И если относительно эвтаназии пропорциональное соответствие мнений мужчин и женщин более старших (названных выше) групп по отношению к мнению лиц молодежной категории практически равно (превышает его почти в три раза – в 2,73 у мужчин и в 3,16 раз – у женщин), то применительно к лишению жизни неполноценного новорожденного ребенка по просьбе его родителей пропорция мнений женщин старшего возраста (от 35 до 39 лет) в 5,07 раза выше таковой у лиц женского пола молодежной группы (от 17 до 19 лет) (у мужчин – в 3,88 раза).

На основе этого можно сделать вывод, что молодежная категория лиц относится к эвтаназии и лишению жизни неполноценного новорожденного ребенка по просьбе его родителей более осторожно, нежели старшая группа. Причина, по-видимому, здесь кроется в недостаточно богатом жизненно-бытовом опыте: отсутствие сведений об эвтаназии либо отсутствие собственных детей и т.п. Более того, существенная разница в пропорциях мнений относительно лишения жизни неполноценного новорожденного ребенка по просьбе его родителей у женщин молодежного и зрелого возрастов (как указывалось – в 5,07 раза), является свидетельством ничем неопороченного инстинкта материнства.

Диаметрально противоположная картина проявляется при анализе соотношения (пропорций) общего числа респондентов к сторонникам легализации лишения жизни тяжело раненого человека во время экстремальной ситуации (военных действиях, стихийных бедствиях и др.) или лишения жизни человека-объекта научного эксперимента при проведении такого эксперимента. И здесь, молодежные группы (от 17 до 19 лет) обоих полов преподносят «сюрприз»: в обоих случаях их пропорции (в сравнении с лицами более старшего возраста) достаточно велики (5,82 : 1 и 14,88 : 1 – у мужчин, 9,16 : 1 и 11 : 1 – у женщин, в то время как у лиц старше 30 лет склонность к легализации анализируемых видов лишения жизни либо мала, либо вообще отсутствует). Какой здесь напрашивается вывод? Опять же отсутствие жизненного опыта у молодежи. С другой стороны, юношеский задор, вера в себя как в двигатель прогресса или ключевую фигуру в истории, пусть даже «районного» масштаба, вот те факторы, определяющий качество ответа по анкете.

Можно, однако, констатировать и тот факт, что, несмотря на порой нелестные отзывы о современной российской молодежи, она отличается повышенным чувством самопожертвования. Действительно, отвечая на вопрос о наказуемости/ненаказуемости лишения жизни с согласия в условиях экстремальной ситуации или проведения научного эксперимента, человек поневоле ставит себя на место лица, дающего согласие, а никак не исполняющего такую просьбу. А согласиться (даже абстрактно) на ненаказуемость своего «убийцы» ради спасения других или ради достижения общественно полезной цели вообще, дело весьма непростое.

Незнание законов уголовных непосредственно сказывается и на отношении современных российских граждан к деятельности органов и должностных лиц, применяющих уголовный закон.

Проводился опрос среди учащихся старших классов общеобразовательных школ. В частности, в анкете был задан вопрос о том, какие анекдоты учащийся знает о сотрудниках правоохранительных и правоприменительных органов (судьях, прокуроров, сотрудников милиции и Федеральной службы безопасности), а также было предложено написать такой анекдот. Примечательно, что единственным «героем» таких анекдотов был сотрудник милиции (в большинстве своем представитель ГАИ ГИБДД): «Дали пистолет (жезл) и крутись, как хочешь»; «На дороге гаишник останавливает машину и представляется: Инспектор ДПС капитан Иванов. Деньги, пожалуйста!»; «При описании места происшествия, милиционер не знал, как пишется слово «шоссе»: с одной буквой «с» или с двумя. В итоге он столкнул труп с дороги и написал: «Труп лежал в канаве»» и т.п.

И хотя участие в анкетировании принимали лица молодежного возраста, стоит предположить, что аналогичное отношение к деятельности органов и должностных лиц, применяющих уголовный закон, у большинства современных российских граждан.

В Германии, например, и, в частности, в федеральной земле Нижняя Саксония, по свидетельству самих полицейских, практически 65-70% выездов сотрудников полиции на предполагаемое место совершения преступления совершается по звонкам добросовестно заблуждающихся граждан, считающих, что на их глазах совершаются преступления и спешащих выполнить свой гражданский (моральный?) долг. В сознании же большинства современных российских граждан оказание помощи правоприменительным органам в раскрытии и расследовании преступлений представляется аморальным и безнравственным. Изменение такого отношения можно и посредством правовой пропаганды, в том числе пропаганде знаний об уголовном законе.

Литература

1. См., подробнее: Зарубин А.В. Уголовно-правовое регулирование прикосновенности к преступлению: Дисс. … канд. юрид. наук. Красноярск, 2004.
2. Нами было проанкетировано более тысячи граждан в семи субъектах Российской Федерации: г. Москва, Владимирской, Нижегородской, Свердловской и Тюменской областях, Ханты-Мансийском автономном округе и Ставропольском крае. Стоит отметить, что соотношение респондентов по половому признаку (мужчин и женщин) было в пропорции примерно 1 : 1 (соответственно, 50,9% и 49,1%).

Опубликовано: Человек и общество в контексте глобализации: проблемы и перспективы: Материалы Всероссийской научно-практической конференции (11-12 декабря 2009г.) Тюмень: ТГАСУ, 2010.