Трактовка уголовно-правовых оценочных категорий в деятельности судов

Одним из правил законодательной техники является использование в законодательстве таких понятий и категорий, которые бы исключали двоякое толкование правовых норм. Особо это актуально для уголовного права, как наиболее репрессивной отрасли российского права.

Автор: Сумачев А.В.

Одним из правил законодательной техники является использование в законодательстве таких понятий и категорий, которые бы исключали двоякое толкование правовых норм. Особо это актуально для уголовного права, как наиболее репрессивной отрасли российского права. Вместе с тем, данное правило идеально, а в реальной действительности избежать использования в законодательстве оценочных категорий законодатель не в состоянии. В таких случаях, для единообразного применения уголовного законодательства в следственно-судебной практике содержание некоторых оценочных категорий раскрывается в постановлениях Пленумов Верховного Суда РФ. Но и в них определяется лишь примерный перечень критериев, составляющих содержание той или иной оценочной категории.

Стоит заметить, что в целом суды достаточно четко следуют соответствующим рекомендациям постановлений Пленумов Верховного Суда РФ, однако порой «неохотно» выходят за рамки этих самых рекомендаций. Однако весьма значительный блок уголовно-правовых оценочных категорий остается формально неопределенным. Более того, содержание оценочных уголовно-правовых категорий порой «наполняется» на основе традиционно сложившейся судебной практики в конкретном регионе страны, что может порождать отсутствие единообразия в деятельности российских судов в целом и позволяет говорить о «тюменской, рязанской, московской и иной законности».

Во избежание этого целесообразно учитывать наработки теории уголовного права, где на основе той же обобщенной практики деятельности судов, критического анализа научных взглядов, а порой и исследования исторического, сравнительно-правового и международного опыта формулируются рекомендации по единообразной оценке тех или иных уголовно-правовых понятий и категорий (в том числе и оценочных).

Уголовно-правовые оценочные категории условно можно разделить на несколько самостоятельных групп, взяв за основу элементы состава преступления[1]:

1. уголовно-правовые оценочные категории, относящиеся к объекту преступления;
2. уголовно-правовые оценочные категории, относящиеся к объективной стороне преступления;
3. уголовно-правовые оценочные категории, относящиеся к субъекту преступления;
4. уголовно-правовые оценочные категории, относящиеся к субъективной стороне преступления.

В первом случае - уголовно-правовые оценочные категории, относящиеся к объекту преступления, - следует говорить об оценочном содержании самого объекта, об оценочном содержании понятий при определении потерпевшего от преступления либо предмета преступления.

К оценочным категориям можно относить честь и достоинство личности как объект преступления, интересы службы в коммерческих и иных организациях, общественную нравственность и т.п. Традиционно считают, что честь (оценка личности со стороны окружающих) и достоинство (самооценка) как объект оскорбления есть парные категории. Соответственно, оскорбление наедине нельзя оценивать как уголовно-наказуемое деяние. Кроме того, поскольку «достоинство» относится к субъективной сфере, объективная оценка тех или иных слов как унижающих достоинство конкретного человека, может вызвать сложности и в отдельных случаях требует проведения этико-лингвистической экспертизы.

Отдельные ученые (например, проф. Р.Д. Шарапов), предлагая выход из данной ситуации, указывает, что использование обсценной лексики (мата) в таких случаях следует признавать оскорблением. Другой вопрос: как соотносить объект жестокого обращения с животными – общественную нравственность – с национальными традициями отдельных этнических групп населения. Взрослые представители народов Крайнего Севера, народностей Северного Кавказа и т.п. учат малолетних детей охотиться, забивать и разделывать животных и т.п. По-видимому, следует соотносить «общественную нравственность» с этическими нормами и ментальностью различных социальных групп.

Признаки потерпевшего, характеризующие выполнение им общественного долга, его беспомощное состояние, также относятся к оценочным уголовно-правовым признакам. Например, содержание такой категории как «выполнение общественного долга», определенное в п. 6 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27 января 1999 года № 1 «О судебной практи¬ке по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)», по мнению отдельных ученых слишком широкое и не отвечает требованиям научной корректности[2]. Так, Н.Г. Иванов утверждает, что общественным долгом может быть лишь такая обязанность, которая возлагается на гражданина Конституцией РФ или нормативными документами общественных организа-ций, поскольку долг всегда определялся как императив: безусловная обязанность выполнения возложенных на лицо обязанностей. А «долг-мораль», определяемый в названном постановлении, представляет собой нравственную ментальность, но не общественный долг в современном его понимании[3].

Неоднозначно трактует Пленум Верховного Суда РФ и беспомощное состояние потерпевшего. Так, постановление Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» состояние сна не относит к беспомощному состоянию (п. 7), а постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2004 г. № 11 «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 Уголовного кодекса Российской Федерации» относит (абз. 4 п. 3).

Значительный ущерб гражданину, особая историческая, научная, художественная или культурная ценность предмета хищения, товары, продукция, работы или услуги, не отвечающие требованиям безопасности, являются оценочными признаками при определении предмета преступления. «Значительный ущерб» ни в законе, ни в соответствующих постановлениях Пленума Верховного Суда РФ не формализован, что также препятствует единообразию судебной практики. В литературе предлагалось формализовать эту категорию: либо признавать значительным кратную величину дохода потерпевшего (например, за период 3-х месяцев), либо установить фиксированную сумму (на 2010 год – 50 тыс. (?) рублей).

Не все гладко в отношении уголовно-правовой оценке «услуг, не отвечающим требованиям безопасности». В частности, в г. Тобольске отказывалось в возбуждении уголовных дел по ст. 238 УК РФ в отношении водителей такси, находящихся в нетрезвом состоянии, и оказывающих услуги по перевозке пассажиров. Однако такого рода уголовные дела успешно «проходят» в судах Курганской области.

Уголовно-правовые оценочные категории, относящиеся к объективной стороне преступления, могут иметь отношение как к самому общественно опасному деянию (как правило, к способам совершения такового), так и к общественно опасным последствиям преступления. Применительно к способам законодатель использует такие формулировки как «особая жестокость», «жестокое обращение», «неприличная форма», «развратные действия» и др. Трактовка понятий, связанных с «жестокостью», как правило, основана на систематичности действий в отношении потерпевшего, «неприличная форма» оценивается исключительно с точки зрения жизненной позиции судьи.

Например, схожие нецензурные выражения в адрес лица, злоупотребляющего спиртными напитками, и лица, характеризующегося положительно, судом оценивалось по-разному (в последнем случае был вынесен обвинительный приговор по ст. 130 УК РФ). Вопрос об отнесении действий (бездействия) к разряду развратных до сих пор остается открытым. Законодатель, описывая объективную сторону развратных действий, ограничился лишь указанием на отсутствие насилия при их совершении, не конкретизируя виды таковых. Отсутствие четко заданных законодателем признаков объективной стороны развратных действий порождает некоторые трудности в применении данной нормы. И здесь стоит предложить некоторые правила, которые могут способствовать устранению указанных трудностей в части применения ст. 135 УК РФ:

1. к развратным действиям не следует относить любые насильственные действия (это правило прямо задано законодателем - «совершение развратных действий без применения насилия»);
2. к развратным действиям не относятся добровольно совершенные половое сношение, мужеложство и лесбиянство (данные действия характеризуют объективную сторону состава преступления, предусмотренного ст. 134 УК РФ);
3. к развратным действиям не относятся деяния, совершенные по неосторожности. Последнее правило в специальной литературе порой подвергается сомнению и предлагается относить к развратным действия родителей, не принимающих мер к ограничению доступа ребенка к продукции сексуального характера (например, небрежное хранение порнографических журналов, СД или ДВД дисков с порнографическими фильмами в доступном для ребенка месте) либо занятие сексом в одной комнате с ребенком, который еще не заснул. Судебная же практика связывает развращение несовершеннолетнего исключительно с наличием специальной цели. Например, Свердловский областной суд исключил из обвинения М. ст. 120 УК РСФСР (ст. 135 УК РФ) на том основании, что он «совершая изнасилование Т., одновременно не преследовал цели развращения К., присутствовавшего при этом»[4].

В части использования оценочных понятий при описании общественно опасных последствий, законодатель довольно часто использует категорию «тяжкие последствия», при этом, порой, не согласуя между собой содержание этого понятия. Так, жестко заданное постановлением Пленума Верховного Суда РФ № 4 от 22 апреля 1992 г. «О судебной практике по делам об изнасиловании» правило, согласно которому к «особо тяжким последствиям», предусмотренным ч. 4 ст. 117 УК РСФСР, может быть отнесено только самоубийство потерпевшей, дало основание современным авторам право говорить о том, что покушение на самоубийство «не может рассматриваться в качестве иного тяжкого последствия изнасилования», а квалификация по п. «б» ч. 3 ст. 131 УК РФ «возможна лишь в случае, если в результате покушения на самоубийство здоровью потерпевшей был причине тяжкий вред здоровью»[5]. Верховный Суд РФ эту позицию разделяет[6].

Вместе с тем, постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 9 от 27 мая 1998 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, связанных с наркотическими средствами, психотропными, сильнодействующими и ядовитыми веществами» и постановление Пленума Верховного Суда РФ № 19 от 16 октября 2009 г. «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий» к тяжким последствиям как квалифицирующим признакам преступления, предусмотренным пунктом «б» части 3 статьи 230 УК РФ, частью 3 статьи 285 УК РФ и пунктом «в» части 3 статьи 286 УК РФ, относят не только самоубийство, но и покушение на самоубийство.

В отношении субъекта также используются уголовно-правовые оценочные категории, среди которых наиболее неоднозначной является «служебное положение» субъекта преступления (п. «в» ч. 2 ст. 127-1, п. «в» ч. 2 ст. 127-2, , ч. 2 ст. 128, ч. 2 ст. 136, ч. 2 ст. 159 и др. УК РФ). Содержание «служебного положения» можно вывести из понятия «служебная деятельность», которое разъяснено в п. 6 постановления Пленума Верховного Суда РФ «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)»: «Под осуществлением служебной деятельности следует понимать действия лица, входящие в круг его обязанностей, вытекающих из трудового договора (контракта) с государственными, муниципальными, частными и иными зарегистрированными в установленном порядке предприятиями и организациями независимо от формы собственности, с предпринимателями, деятельность которых не противоречит действующему законодательству». Указанное определение способно породить как минимум два сомнительных момента:

1. служащим можно признать любого работника: от грузчика до банковского служащего (получается, что служба – это выполнение любых трудовых функции);
2. понятие «служебная деятельность» жестко ограничена лишь деятельностью по трудовому договору, что справедливо критикует И.В. Шишко, которая отмечает, что даже обязанности руководителя и главного бухгалтера могут осуществляться на основании гражданско-правового, а не трудового договора[7].

В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 18 ноября 2004 г. № 23 «О судебной практике по делам о незаконном предпринимательстве и легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем» указано, что «под лицами, использующими свое служебное положение (пункт «б» части 3 статьи 174 и пункт «б» части 3 статьи 174.1 УК РФ), следует понимать должностных лиц, служащих, а также лиц, осуществляющих управленческие функции в коммерческих и иных организациях». Здесь, в свою очередь, «служебное положение» непосредственно связано с использованием своих полномочий «должностным лицом» либо «управленцем в коммерческих и иных организациях». Но из этого ряда «выбиваются» деяния, совершаемые лицами, использующими свой статус либо связанные с выполнением иных функций.

Как видно, высшие судебные инстанции трактуют эти понятия неоднозначно. Целесообразно, по-видимому, разработка категории служащий, относя к ним, например, лиц, проходящих (несущих) службу в государственных, муниципальных, общественных или частных организациях (учреждениях, предприятиях), обязанности которых выражаются в оказании платных услуг по специальности (квалификации) технического, экономического, научного, социально-культурного, бытового и иного характера или выполнении своего долга перед Отечеством[8].

Не отличается единством мнений и вопрос о содержании уголовно-правовых оценочных категорий, относящихся к субъективной стороне преступления. Это «хулиганские побуждения», «иная личная заинтересованность», которые в судах трактуются весьма неоднозначно.

Определяя содержание «хулиганских побуждений» Пленум Верховного Суда РФ опять же использует исключительно оценочные категории: «явное неуважение к обществу и общепринятым нормам морали», «открытый вызов общественному порядку», «желание противопоставить себя окружающим, продемонстрировать пренебрежительное к ним отношение» (п. 12).

Применительно к «иной личной заинтересованности», здесь Пленум Верховного Суда РФ лишь примерно определяет содержание этого понятия: «… стремление должностного лица извлечь выгоду неимущественного характера, обусловленное такими побуждениями, как карьеризм, семейственность, желание приукрасить действительное положение, получить взаимную услугу, заручиться поддержкой в решении какого-либо вопроса, скрыть свою некомпетентность и т.п.» (п. 16 постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации № 19 от 16 октября 2009 г. «О судебной практике по делам о злоупотреблении должностными полномочиями и о превышении должностных полномочий»).

Здесь мы лишь проиллюстрировали некоторые уголовно-правовые оценочные категории, трактовка которых порой разниться не только на уровне судов первой инстанции, но и на уровне высшего судебного органа – Верховного Суда РФ. Во избежание этого предложение может быть одно: разработать примерные характеристики того или иного оценочного понятия и рекомендовать следственно-судебным органам учитывать эти рекомендации в повседневной деятельности.

Источники и примечания

1. В науке уголовного права возможны и иные классификации уголовно-правовых оценочных категорий.
2. Уголовное право. Особенная часть. Учебник / Под ред. Н. И. Ветрова и Ю. И. Ляпунова. М., 1998. С. 47.
3. Там же. С. 47.
4. Архив Свердловского областного суда. 1996. № 2-272.
5. См.: Курс уголовного права. Особенная часть. Том 3: Учебник для вузов / Под ред. Г.Н. Борзенкова, В.С. Комиссарова. М.: Изд-во ЗЕРЦАЛО, 2002. С.273.
6. П. 17 постановления Пленума Верховного Суда РФ № 11 от 15 июня 2004 г. «О судебной практике по делам о преступлениях, предусмотренных статьями 131 и 132 Уголовного кодекса Российской Федерации» // Бюллетень Верховного Суда Российской Федерации. 2004. № 8.
7. Шишко И.В. Квалификация служебного долга в условиях рыночных отношений // Российская юстиция. 2003. № 4. С.53.
8. Агапов П.В., Безверхов А.Г. «Использование служебного положения» как квалифицирующий признак общеуголовных преступлений // Следователь. 2001. № 2. С.4.

Опубликовано: Проблемы формирования единства правоприменительной практики в деятельности мировых судей Тюменской области: Материалы научно-практической конференции федеральных и мировых судей Тюменской области (26 ноября 2010 г.). Тюмень, 2010.