Криминологическое моделирование криминогенных процессов и перспективы развития российского уголовного законодательства

Современный этап развития уголовного права и криминологии связан с углублением уголовно-правовых и криминологических знаний за счет использования различных уголовно-правовых и криминологических моделей. Уголовно-правовые модели чаще всего предстают в форме текстов конкретных уголовно-правовых запретов или нормативных положений, предлагаемых для закрепления в общую часть Уголовного кодекса. Криминологические модели представляют значительный интерес для совершенствования существующих и развития новых уголовно-правовых теорий, дают представление о степени эффективности конкретных уголовно-правовых инструментов государственной политики. В отличие от типичных уголовно-правовых моделей, криминологические позволяют делать статистически значимые выводы и обобщения, проверяемые с помощью соответствующих вероятностно-статистических процедур.

Автор: Юзиханова Э.Г.

Под моделированием в самом общем виде понимается «исследование каких-либо явлений, процессов или систем объектов путем построения и изучения их моделей»[1]. «Криминологи изучают модели преступности в обществе или социальной группе в данный момент или на протяжении разных периодов. Эта область криминологии включает в себя изучение тенденций, влияние преступности на население, а также характер распределения преступности среди людей разного пола, расы, возраста и т.д.»[2].

Научное моделирование и исследование различных процессов строится на вычленении неких главных признаков, основных черт и отсечении второстепенных, незначительных или менее значительных. Искусство научного моделирования как раз и заключается в выявлении основных связей, сведении многочисленных переменных до их обозримого количества.

В настоящее время существует большое разнообразие научных моделей и способов моделирования социально-правовой реальности, весьма полезных с точки зрения совершенствования уголовного законодательства и практики его применения, а также появляются работы, специально посвященные моделированию криминогенных процессов[3].

Преступность с исследовательской точки зрения одно из наиболее сложных и интересных социально-правовых явлений. «Состояние преступности и проблемы борьбы с ней», - пишет в предисловии к книге В.В. Лунеева «Преступность ХХ века: мировые, региональные и российские тенденции» академик В.Н. Кудрявцев, - «всегда вызывали живой интерес не только специалистов, но и достаточно широкого круга читателей – непрофессионалов в этой области. Среди причин такого интереса – острота вопроса, его жизненность, подчас «детективность» сюжетов, разворачивающихся при освещении данной темы. Но чем ближе к нашему времени, тем внимание к проблеме преступности становится всё более прагматическим. Эта тема, непосредственно затрагивающая важные сферы существования граждан и государства, переросла рамки книжного, академического изучения и стала одной из наиболее острых и животрепещущих практических проблем»[4].

В течение последних столетий по различным проблемам, связанным с изучением преступности, было подготовлено огромное количество научных статей и монографий, в том числе, носящих фундаментальный характер. Достаточно назвать труды «О преступлениях и наказаниях» (Ч. Беккариа), «Уголовная социология» (Э. Ферри), «Преступление» (Ч. Ломброзо), «Преступление как социально-патологическое явление» (Ф. Лист), «Преступление и кара, подвиг и награда» (П.А. Сорокин), «Преступление и наказание: экономический подход» (Г.С. Беккер), «Преступность ХХ века: мировые, российские и региональные тенденции» (В.В.Лунеев) и некоторые другие труды.

В итоге огромной интеллектуальной работы многих поколений криминологов и ученых в области уголовного права постепенно сформировались современные представления о преступности и её различных структурных составляющих, которые находят свое отражение в действующем уголовном, уголовно-процессуальном законодательстве и соответствующей практической деятельности.

С.В. Бородин, например, полагает, что «процесс выделения преступности как самостоятельного правового и социального явления из более широкого круга нарушений норм права и морали происходил в течение длительного времени и закончился в позднем средневековье. В России этой исторической вехой можно считать, по-видимому, издание Соборного уложения (1649 г.), в котором уголовно-правовые нормы впервые были объединены в отдельные главы (хотя термин «преступление» еще не упоминался)»[5].

Н.С. Таганцев в своих лекциях по уголовному праву на сей счет пишет: «С непокорством Зиждителю мира, с вредоносным посягательством на интересы ближних встречаемся мы на первых страницах священных преданий веры, и о тех же проявлениях зла и порока говорит нам ежедневная хроника текущей жизни»[6].

Современный Уголовный кодекс Российской Федерации представляет собой сложный итоговый (на данный момент исторического развития) интеллектуальный продукт, включающий в себя наряду с понятиями преступление и наказание, множество тонких понятий - вина, соучастие, амнистия, помилование, судимость и т.д.

Уголовный кодекс РФ достаточно четко структурирован - разделен на две части, конкретные разделы и главы, что обеспечивает значительное удобство в работе с ним. Однако все это не означает, что мы достигли некой критической точки, соответствующей пределу совершенствования. Напротив, чем глубже мы проникаем в сущность социально-правового явления, именуемого «преступность», тем больше появляется проблем, требующих своего решения. Со временем меняются не только составы преступлений в особенной части уголовного кодекса, но и наши представления о некоторых исходных основаниях уголовной ответственности.

Совершенно неслучайно в настоящее время уголовное право, как сложная и много аспектная отрасль права, всё острее нуждается не только в уголовно-правовых исследованиях, но и исследованиях криминологического характера, которые оказывают неоценимую помощь в совершенствовании конкретных норм и институтов уголовного права.

Рассмотрим конкретный пример. Федеральный закон от 8 декабря 2003 года №162-ФЗ исключил из УК РФ такое наказание как конфискация имущества (пункт «ж» ст. 44 УК РФ и ст. 52 УК РФ), и, естественно, в этой связи возникает целый комплекс вопросов, на которые должны и могут ответить криминологи. Как повлияла отмена данного наказания на уровень, структуру и динамику преступности в нашей стране? Было ли эффективным данное наказание? В отношении каких групп преступников конфискация имущества может быть эффективной? Является ли отмена уголовно-правовой конфискации имущества статистически значимым фактором, способствующим совершению хищений и других видов преступности?

Эти и многие другие вопросы относятся к предмету науки криминологии. «Массовая безнаказанность», пишет известный российский криминолог В.В. Лунеев, – «серьёзная причина дальнейшего роста преступности. Но мы ко всему привыкли. Ежегодно около семи миллионов реальных пострадавших от незарегистрированных преступлений не получают от государства никакой правовой помощи, а как обстоят дела в «цивилизованных государствах»?

Беру 30 европейских и азиатских уголовных кодексов. И в каждом из них – конфискация имущества является мерой уголовного наказания. В некоторых странах (США, Италия и др.) существует ещё конфискация административно-правовая и гражданско-правовая.

В международных конвенциях, подписанных Россией, детально регулируются все вопросы конфискации имущества или его эквивалента у преступников разных видов и у других лиц, которые получили его от преступника и могли или должны были знать о его преступном происхождении»[7]. Возникает очевидный вопрос, почему же тогда в России данное наказание упразднили? Может быть не высок в нашей стране уровень различных хищений, преступлений в сфере экономики (главы 21-23 УК РФ) и преступлений против государственной власти, интересов государственной службы и службы в органах местного самоуправления или этот уровень заметно отличается в меньшую сторону по сравнению с другими странами?

Как показывают официальные статистические данные, все выглядит иначе. Так, в 2003 году правоохранительными органами было выявлено 376791 преступление экономической направленности, в 2004 году уже 402359, а в 2005 году – 437719 таких преступлений. То есть вполне очевидна тенденция роста данной группы преступлений. В 2003 году индекс восприятия коррупции, показывающий склонность чиновников разных стран брать взятки и рассчитываемый международной организацией «Transparency international» составил в Российской Федерации 2,8 балла, что явно свидетельствует о высоком уровне коррупции, поскольку упомянутый индекс рассчитывается от 0 до 10 баллов с обратной ценностью – чем выше индекс, тем ниже уровень коррупции.

Преступления, против которых была нацелена конфискация имущества, имеют тенденцию роста, а, следовательно, отмена конфискации снизила ожидаемые издержки потенциальных преступников, чем усилила тенденцию роста данной группы преступлений. Думается, что отмена данного наказания, по меньшей мере, была преждевременной и никак не связанной с реальной криминогенной ситуацией в стране.

Криминология может быть весьма полезной для разрешения спора о целесообразности применения в качестве уголовного наказания смертной казни, уже ставшего «традиционным» для специалистов в области уголовного права. Действующий УК РФ среди видов наказаний содержит пункт «н» ст. 44 и неотмененную статью 59, допускающую смертную казнь, как исключительную меру наказания за особо тяжкие преступления, посягающие на жизнь. В данном случае основной задачей криминологической теории является ответ на вопрос о краткосрочной и долгосрочной перспективе отмены или сохранения данного уголовного наказания, выяснении возможных сценариев динамики различных видов преступности с учетом современных факторов риска.

Трудно спорить с нобелевским лауреатом Г.С. Беккером о том, что для определения оптимальной стратегии борьбы с преступностью, необходимо построить модель, описывающую функциональные связи между параметрами поведения преступников и решениями, принимаемыми «жертвами», в результате которых складываются издержки преступности[8]. В своих трудах он выделяет пять видов таких связей:

1. между количеством преступлений, и связанными с ними издержками;
2. между количеством преступлений и строгостью наказаний;
3. между количеством преступлений, завершившихся поимкой преступников и установлением их вины, с одной стороны, и расходами бюджета на содержание полиции и судебной системы, с другой;
4. между количеством преступлений, завершившихся поимкой преступников и установлением их вины, и издержками на содержание преступников в местах лишения свободы и на осуществление наказания в иных формах;
5. между количеством преступлений и расходами частного сектора на обеспечение собственной безопасности и на задержание преступников[10].

Следует понимать, что обычные уголовно-правовые модели, например, используемые при конструировании типовых уголовно-правовых запретов, не пригодны для решения тех задач, о которых мы ведем речь, поскольку здесь необходимы модели совершенно другого класса, которыми, по роду своей деятельности, должна и может оперировать криминологическая теория.

Мы разделяем точку зрения профессора С.Г. Олькова о том, что «юриспруденция по своей реальной природе является весьма сложной междисциплинарной отраслью общественно-гуманитарного знания, а, следовательно, требует применения многообразных методов научного познания»[11].

К этому уместно добавить, что в науке вообще и юридической науке в частности, складываются соответствующие специализации, имеющие принципиальное и вполне объективное значение, о чем говорил еще Франц Фон Лист в своей замечательной работе «Задачи уголовной политики», увидевшей свет в конце ХIХ столетия. Конкретно он писал: «Уголовная политика в качестве самостоятельной ветви науки уголовного права может быть противопоставлена уголовному праву в тесном смысле, с одной стороны, и уголовной биологии, а также уголовной социологии – с другой.

В этом смысле уголовная политика означает систематическое собрание тех основных положений, сообразуясь с которыми государство должно вести борьбу с преступлением при посредстве наказания и родственных последнему установлений. Но ясно, что выражение это может быть взято и в более широком смысле. Борьба с преступлением предполагает знание причин его и того действия, которое производит наказание. Вот почему научно обоснованная уголовная политика требует, чтобы в основание её были положены данные уголовной биологии (антропологии) и уголовной социологии (статистики)»[12].

Современный этап развития уголовного права и криминологии связан с углублением уголовно-правовых и криминологических знаний за счет использования различных уголовно-правовых и криминологических моделей. Уголовно-правовые модели чаще всего предстают в форме текстов конкретных уголовно-правовых запретов или нормативных положений, предлагаемых для закрепления в общую часть Уголовного кодекса.

Такие модели обычно «взвешиваются» в контексте прежнего уголовного законодательства, сравниваются с близкими по смыслу формулировками закона в зарубежных государствах, исследуются с формально-логических, смысловых, стилистических и тому подобных позиций. И это, бесспорно, чрезвычайно важно, поскольку уголовный закон должен быть ясным, непротиворечивым, изложенным четким научным языком. Вместе с тем, соответствующие уголовно-правовые понятия и запреты должны нести в своем основании и другую не менее важную смысловую нагрузку, базирующуюся на соответствующих криминологических моделях и эмпирических исследованиях.

Следует согласиться с профессором В.В. Лунеевым, который утверждает: «Без надежной опоры на фактические (статистические и социологические) данные юридические науки легко попадают в плен логико-догматических представлений, которые, имея важное значение во внутреннем правовом анализе, мало пригодны при изучении соотношений права с жизнью. Дело в том, что юриспруденция, в отличие от других социальных наук, кроме фактической реальности имеет еще одну реальность – писанную (законы, другие нормативные акты, судебные решения, живущие своей относительно самостоятельной жизнью), которая далеко не всегда адекватно отражает фактическую реальность, но способна в юридических изучениях подменить ее логико-правовыми умозаключениями»[13].

Сказанное, конечно, не означает, что логико-правовые исследования всегда далеки от истины и фактической реальности, на что в свое время обратил внимание профессор М.Н. Гернет в своей статье, посвященной 50-летнему юбилею научной деятельности профессора императорского училища правоведения и Санкт-Петербургского университета, сенатора и члена Государственного совета Николая Степановича Таганцева, когда писал: «Нам кажется, что в празднестве была одна особенность: вспоминая, что юбиляр делал, чему он служил, за что он боролся, каждая из приветствующих его депутаций являлась вместе с тем перед маститым ученым и общественным деятелем живым напоминанием, что прошедшие пол века не привели к торжеству его идеалов…А между тем эти идеалы не были оторваны от жизни; они тем более не были несбыточной мечтой»[14].

По нашему мнению, в научных исследованиях полезны, как качественные, формально-логические и описательные конструкции, включая интуитивные находки, так и глубокий количественный анализ, связанный с квантификаций различных социально-правовых явлений, хотя, как показывает история науки, прогресс любой научной отрасли во многом зависит от того, насколько глубоко в нее проникла математика, позволяющая устанавливать исключительно точные количественные связи, между протекающими в мире процессами и явлениями.

В настоящее время только официальная статистическая отчетность предоставляет криминологам колоссальные возможности для статистического моделирования многообразных криминогенных процессов, протекающих в различных уголках нашей страны в различные временные периоды. Эта отчетность совершенствуется и унифицируется.

Достаточно сказать, что в 2005 году был принят Совместный приказ Генеральной прокуратуры Российской Федерации, Министерства внутренних дел Российской Федерации, Министерства Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий, Министерства юстиции Российской Федерации, Федеральной службы безопасности Российской Федерации, Министерства экономического развития и торговли Российской Федерации, Федеральной службы Российской Федерации по контролю за оборотом наркотиков от 29 декабря 2005г. N39/1070/1021/253/780/353/399 «О едином учете преступлений».

С 1 января 2006 года он вводит в действие: Типовое положение о едином порядке организации приема, регистрации и проверки сообщений о преступлениях (приложение № 1); Положение о едином порядке регистрации уголовных дел и учета преступлений (приложение № 2); Инструкцию о порядке заполнения и представления учетных документов (приложение № 3); статистические карточки (приложение № 4): форма № 1 - статистическая карточка на выявленное преступление; форма № 1.1 - статистическая карточка о результатах расследования преступления; форма № 2 - статистическая карточка на лицо, совершившее преступление; форма № 3 - статистическая карточка о движении уголовного дела; форма № 4 - статистическая карточка о результатах возмещения материального ущерба и изъятия предметов преступной деятельности; приложение к статистической карточке формы № 6 на преступление по делу частного обвинения.

Данный приказ и соответствующие положения были приняты в целях обеспечения функционирования государственной системы учета преступлений, единообразия и полноты отражения в формах государственного статистического наблюдения сведений о состоянии преступности, а также реализации единых принципов государственной регистрации и учета преступлений. Вполне очевидно, что упомянутый нормативно-правовой документ нацелен на уменьшение уровня латентной преступности, а также против фактов укрытия преступлений от учета официальными регистрирующими органами, что также имеет целью уменьшение уровня латентной преступности, повышение авторитета правоохранительных органов, защиту прав и законных интересов физических и юридических лиц.

Очевидно, что даже первичная статистическая отчетность дает определенные представления об уровне и структуре преступности, вполне может использоваться для моделирования уголовно-правовой реальности. Недаром в большинстве диссертационных работ уголовно-правового и криминологического характера используются данные первичной статистической отчетности, например, указание на общее число зарегистрированных в прошлые годы преступлений данного вида.

Между тем, такая первичная статистика, сколь бы полной она не была, являет собой лишь малую толику аналитических возможностей, полноценное раскрытие которых зависит от использования конкретных методов теории вероятностей, математической статистики, математической логики и т.д. То есть первичная статистика содержит в себе огромный зарезервированный потенциал, раскрытие которого напрямую связано с соответствующими исследовательскими процедурами.

Предположим, что в нашем распоряжении имеется два временных ряда (ряды динамики) – преступления конкретного вида за ряд лет и вариация какого-либо экономического показателя за тот же период времени. Это данные первичной статистики и их простое сопоставление не имеет смысла. Однако если мы применим простой корреляционный и парный регрессионный анализ, то можем установить тесную корреляционную связь между данным социально-правовым и экономическим явлениями. Более того, по результатам регрессионного анализа мы получим сведения о средних темпах прироста изучаемого нами криминогенного процесса в зависимости от изменения исследуемого экономического явления.

Естественно, возникает вопрос, какое отношение имеет установление такой связи к формированию уголовного законодательства, например, внесению конкретных изменений в УК РФ?

Ответ на данный вопрос очевиден, если такая связь будет установлена, то будут вполне возможны и корректировки уголовного законодательства, например, в форме проведения декриминализации определенных деяний, или наоборот, закрепления их в качестве преступных. При этом, однако, не следует забывать главного - понимания качественной определенности соотносимых рядов данных.

Так, С.Г.Ольков, говоря о ловушках регрессионного и корреляционного анализа, приводит интересный пример с математиком, в распоряжении которого имеются два временных ряда[15], но он не знает, какое конкретное качество они выражают. Очевидно, что в данном случае цифры бессмысленны и даже высокий коэффициент корреляции между рядами, не принесет нам ни какой реальной пользы, ибо он случаен. То же самое касается и математика, знающего, какие качественные данные выражены в упомянутых временных рядах, но плохо представляющего себе предметную область, с которой он работает.

С.Г. Ольков часто приводит курьезный пример со своим аспирантом, имеющим математическое образование, и изучающим суицидальное поведение. Он установил тесную положительную корреляционную связь между уровнем суицидов и умышленных убийств в Российской Федерации. При этом суициды выступали, как зависимая переменная, а умышленные убийства, как объясняющая их независимая переменная. Математик не заметил очевидного, что суициды и умышленные убийства – суть социально-патологические явления, имеющие общие, во многом схожие детерминанты, но сами, в данном случае, почти не детерминирующие друг друга (то есть на самом деле возможны лишь редкие случаи, когда умышленное убийство одного человека вызвало суицид другого, например, любящего его человека).

Этим примером мы хотели подчеркнуть необходимость внимательного и крайне взвешенного подхода при сопоставлении тех или иных данных.

В настоящее время математическое и иное моделирование многообразных криминогенных процессов приобретает все возрастающее значение, но при этом нужно помнить, что «между причинностью в криминологии и в праве имеется не только общность, но и существенные различия. Причинная связь между криминогенными факторами и совершением преступления (причинами и преступностью) по времени предшествует причинной связи между общественно опасным действием (бездействием) и преступными последствиями. Последней присущи главным образом динамические закономерности и функциональные связи, а между криминогенными факторами и преступным поведением в основном действуют статистические закономерности и корреляционные связи»[16].

Упомянутое различие должно также обуславливать заметные различия в конструировании уголовно-правовых и криминологических моделей. Уголовно-правовые модели, даже в виде «квалификационных комплексов», как типичных запрещенных под угрозой уголовного наказания деяний, все-таки носят более частный характер, нежели криминологические модели, связывающие между собой различные социальные, биологические и природные явления.

Таким образом, криминологическое моделирование многообразных криминогенных процессов является весьма полезным в самых разных отношениях, включая совершенствование действующего УК Российской Федерации. Криминологические модели представляют значительный интерес для совершенствования существующих и развития новых уголовно-правовых теорий, дают представление о степени эффективности конкретных уголовно-правовых инструментов государственной политики. В отличие от типичных уголовно-правовых моделей, криминологические позволяют делать статистически значимые выводы и обобщения, проверяемые с помощью соответствующих вероятностно-статистических процедур.

Литература

1. Большой энциклопедический словарь. – М.: Издательство «Советская энциклопедия», 1993. С.822.
2. Криминология/Под ред. Дж. Ф. Шели/Пер. с англ. – СПб.: Питер, 2003. С.45.
3. Юзиханова Э.Г. Моделирование криминогенных процессов в субъектах Российской Федерации. – Тюмень: Издательство «Вектор Бук», 2005.
4. Лунеев В.В. Преступность ХХ века: мировые, региональные и российские тенденции / В.В.Лунеев. – Изд. 2-е, перераб. и доп. – М.: Волтерс Клувер, 2005. С.XXI.
5. Социальные отклонения/Кудрявцев В.Н., Бородин С.В., Нерсесянц В.С., Кудрявцев Ю.В. – 2-е изд., пере-раб. и доп. – М.: Юрид. лит., 1989. С.244.
6. Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. В 2 т. Т.1. – М.: Наука, 1994. С. 4.
7. Лунеев В.В. Коррупция без конфискации/Литературная газета, 2005, 25-31 мая.
8. Беккер Г.С. Человеческое поведение: экономический подход. Избранные труды по экономической теории: Пер. с англ./Сост., науч. ред., послесл. Р.И. Капелюшников; предисл. М.И. Левин. – М.: ГУ ВШЭ, 2003. С. 287.
9. Там же. С. 287-288.
10. Ольков С.Г. Математическое моделирование в юриспруденции, этике и девиантологии. – Тюмень: ТГН-ГУ-ТНЦ СО РАН, 2006. С. 3.
11. Лист Ф. Задачи уголовной политики. Преступление как социально-патологическое явление/ Сост. и предисл. В.С. Овчинского. – М.: ИНФРА-М, 2004. С.7.
12. Лунеев В.В. Юридическая статистика: Учебник. – М.: Юристъ, 2000. С.6.
13. Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. В 2 т. Т.1. – М.: Наука, 1994. С.III.
14. Ольков С.Г. Математическое моделирование в юриспруденции, этике и девиантологии. – Тюмень: ТГН-ГУ-ТНЦ СО РАН, 2006. С. 197-198.
15. Лунеев В.В. Юридическая статистика: Учебник. – М.: Юристъ, 2000. С. 308.

Опубликовано: Вестник Самарского государственного экономического университета: Специальный выпуск «Актуальные проблемы правоведения», 2006, № 2.