О структуре уголовно-правовой нормы

На первый взгляд, вопрос о структуре уголовно-правовой нормы кажется простым и решенным. Но это лишь на первый взгляд. Более пристальное внимание к данной проблеме позволяет выделить большое многообразие точек зрения как на саму структуру уголовно-правовой нормы, так и на место законодательного расположения ее структурных элементов. Более того, анализ учебной литературы по этой проблематике свидетельствует о том, что авторы учебников и учебных пособий по уголовному праву стараются «обойти» названные вопросы, практически не уделяя им внимания (например, о гипотезе в лучшем случае упоминают, не раскрывая ее сущности и специфики применительно к уголовно-правовым нормам)

Автор: Сумачев А. В.

На первый взгляд, вопрос о структуре уголовно-правовой нормы кажется простым и решенным. Но это лишь на первый взгляд. Более пристальное внимание к данной проблеме позволяет выделить большое многообразие точек зрения как на саму структуру уголовно-правовой нормы, так и на место законодательного расположения ее структурных элементов. Более того, анализ учебной литературы по этой проблематике свидетельствует о том, что авторы учебников и учебных пособий по уголовному праву стараются «обойти» названные вопросы, практически не уделяя им внимания (например, о гипотезе в лучшем случае упоминают, не раскрывая ее сущности и специфики применительно к уголовно-правовым нормам). Попытаемся здесь исправить это положение.

Итак, традиционный взгляд на структуру правовой нормы вообще предполагает наличие трех взаимосвязанных элементов: диспозиции, гипотезы и санкции. Вместе с тем в специальной литературе трехчленная структура уголовно-правовой нормы порой отрицается.

Так, еще А. Ф. Кистяковский указывал: «Уголовный закон состоит из двух частей: а) определительной, или диспозитивной, и б) утвердительной, или санкционирующей». При этом «…первая содержит определение известного действия, в котором всегда подразумевается его запрещение или предписание; вторая совмещает в себе санкцию этого запрещения, или наказание» [1, с. 33]. Практически о том же писал Н. С. Таганцев: «Уголовные законы в тесном смысле содержат в себе всегда две части: описание того посягательства, которое запрещается под угрозой наказания, – часть определительная, или диспозитивная, и указание на саму ответственность – часть карательная, или санкция» [2, с. 37].

В. Г. Смирнов также говорил о двучленной структуре уголовно-правовой нормы, состоящей из гипотезы и санкции, которую он определяет как диспозицию данной нормы, ибо последняя обращена к органам власти, определяющим вид конкретного наказания за совершение преступления [3, с. 34 и далее].

Не менее интересный взгляд на структуру уголовно-правовой нормы выражал Н. Д. Дурманов. Она (структура нормы), по его мнению, зависит от адресата уголовно-правовой нормы. Так, если уголовно-правовая норма характеризует собой запрет, обращенный к отдельным гражданам, то здесь речь идет лишь о диспозиции и санкции; если определенный в диспозиции запрет нарушается, диспозиция нормы-запрета «превращается» в гипотезу уголовно-правовой нормы, обращенной к правоприменителю [4, с. 182].

Аналогичную позицию с точки зрения общей теории права, но преломляя ее положения применительно к отраслевым наукам, выдвигает В. Д. Перевалов. В частности, он отмечает, что «…структуру правовой нормы можно представить как систему диалектически взаимосвязанных элементов, которые взаимодействуют в ее рамках». И далее: «Указанные элементы могут взаимозаменяться, превращаться друг в друга, объединяться и выступать в единстве» [5, с. 283]. В качестве иллюстрации к своему тезису В. Д. Перевалов приводит точку зрения И. С. Самощенко, О. Э. Лейста и А. С. Пиголкина, согласно которой та часть уголовно-правовых норм, которая является диспозицией для граждан (запрет совершать общественно опасные деяния), одновременно является гипотезой для государства и государственных органов, рассматривающих дела о совершенных преступлениях [6, с. 194].

В современной литературе мнение о двучленной структуре уголовно-правовой нормы поддерживается не всеми. Так, хотя З. А. Незнамова и отмечает, что «…в уголовном праве общепринята двухчленная классификация: диспозиция (где указываются деяния, которые признаются преступлениями и за совершение которых устанавливается наказание. – А. С. ) и санкция (часть уголовно-правовой нормы и часть статьи УК РФ, определяющая вид и размер наказания. – А. С. )» [7, с. 23; 8, с. 16], тем не менее она указывает на небесспорность этого мнения [9, с. 31]. Но и здесь, в части определения структурных элементов уголовно-правовой нормы (диспозиции, гипотезы, санкции), взгляды ученых весьма разнятся. Например, Д. Е. Кошелев предлагает достаточно сложную схему такой структуры.

Так, по его словам, в гипотезу уголовно-правовой нормы органично вписываются указания: на совершение деяния, предусмотренного абзацем первым статьи или части статьи Особенной части УК РФ; на виновность лица и достижение им возраста уголовной ответственности; на отсутствие обстоятельств, исключающих преступность деяния, и оснований для освобождения от уголовной ответственности. К диспозиции, соответственно, относится часть статьи, которая начинается словами: «наказывается…» [10, с. 172]. А санкция, по словам Д. Е. Кошелева, зависит от адресата уголовно-правовой нормы («кому адресовано содержащееся в диспозиции слово “наказывается”»): суд; органы и лица, ответственные за предварительное расследование уголовного дела; виновные в совершении преступлений [10, с. 172].

Несколько противоречивую позицию занимает Ю. М. Ткачевский. Так, отмечая, что «…норма Особенной части состоит из гипотезы, диспозиции и санкции», он утверждает, что гипотеза в уголовно-правовой норме не приводится – она только «предполагается примерно в следующей форме: “если кто-либо совершит убийство…”, а далее следует диспозиция, определяющая, что следует понимать под убийством» [11, с. 89-91].

О трехчленной системе уголовно-правовых норм, где гипотеза является единой (общей гипотезой) для всех норм Особенной части УК РФ и выражается в ст. 8 УК РФ, говорят А. Н. Комиссаров [12, с. 38], В. В. Бабурин и В. Н. Баландюк [13, с. 26-27]. Их взгляды с позиций общей теории права разделяет и поддерживает А. В. Мицкевич, указывая тем не менее, что гипотеза норм Особенной части УК РФ выражается в ч. 1 ст. 14 УК РФ, а именно в словосочетании «…запрещенное настоящим Кодексом…» [14, с. 225-226].

Как следует из представленных мнений, проблема структуры уголовно-право-вой нормы и «расположения» ее структурных элементов достаточно сложна и решается неоднозначно. Впору задаться вопросом: не слишком ли все сложно и есть ли смысл все усложнять? Если исходить из общетеоретических определений (пригодных и разделяемых в отраслевой науке) диспозиции, гипотезы и санкции, каких-либо трудностей при определении данных элементов применительно к уголовно-правовой норме не возникает.

Диспозиция уголовно-правовой нормы – это определенное (предполагаемое) поведение (например, убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку – ч. 1 ст. 105 УК РФ).

Гипотеза уголовно-правовой нормы – это условия, при которых указанное в диспозиции поведение может повлечь наступление правовых последствий (применение санкций). Гипотеза уголовно-правовой нормы является сложной по своей структуре. При каких условиях «умышленное причинение смерти другому человеку» может повлечь применение санкций?

Их не одно и не два, а, как правило, несколько.

Ответственность (применение санкции) за «умышленное причинение смерти другому человеку» возможна, во-первых, если лицо является физическим и вменяемым (ст. 19 УК РФ); во-вторых, если лицо достигло возраста уголовной ответственности (в соответствии с ч. 2 ст. 20 УК РФ – 14 лет); в-третьих, если умышленное причинение смерти другому человеку не совершено в состоянии необходимой обороны (ст. 37 УК РФ), крайней необходимости (ст. 39 УК РФ) и иных состояниях, когда умышленное лишение жизни другого человека не признается преступным (например, в порядке исполнения смертной казни, при лишении жизни врага на войне или в ходе антитеррористической операции и т. п. ). Все названные «если» есть не что иное, как условия наказуемости (применения санкции) за «умышленное причинение смерти другому человеку», то есть гипотезой.

Соответственно, не только разделяя, но и расширяя точку зрения А. Н. Комиссарова, В. В. Бабурина, В. Н. Баландюка, А. В. Мицкевича, можно сказать, что гипотеза уголовно-правовой нормы содержится в статьях Общей части Уголовного кодекса России, но она (гипотеза, или условия) не может быть единой для всех норм, ибо различаются возраст уголовной ответственности, условия правомерности необходимой обороны в зависимости от характера посягательства и т. п. Кроме того, «нахождение» гипотезы (отражение условий наказуемости деяний) в нормах Общей части УК РФ представляется обоснованным по ряду причин:

• исключается излишнее «загромождение» норм Особенной части УК РФ повторными указаниями на некоторые общеприменимые условия наказуемости деяний (экономия нормативного материала);
• отражение большинства общих положений в Общей части УК РФ соответствует традициям российского (и не только) законодателя;
• Исключением, на наш взгляд, являются нормы Особенной части УК РФ, где определены условия применения санкций за поведение, определенное диспозицией отдельных норм или их групп (ст. 331, примечания к ст. ст. 122, 127, 201, 285 УК РФ и др. ).
• отражение большинства общих положений в Общей части УК РФ способствует более эффективному изучению и усвоению положений уголовного законодательства.

Санкция уголовно-правовой нормы – это меры принуждения, которые могут применяться за совершение действий (бездействия), указанных в диспозиции нормы, и при наличии условий, определенных ее гипотезой (например, «простое» убийство наказывается лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет). Однако взгляд на санкцию как на часть статьи Особенной части УК РФ, начинающейся словом «наказывается», является весьма упрощенным. Меры уголовно-правового принуждения (санкция) определяются не только исходя из положений Особенной части УК РФ, но и, как общепризнано, основываясь на положениях Общей части Уголовного кодекса России (например, на положениях глав 10, 14 УК РФ).

Как видно, приведенная схема структурного строения уголовно-правовой нормы весьма проста не только с позиций теоретических, но и с точки зрения законотворческой деятельности.

И далее. Руководствуясь предметом данного исследования, определенного названием статьи, сосредоточим внимание на диспозиции уголовно-правовой нормы – определенном (предполагаемом) поведении, описанном в статье Особенной части Уголовного кодекса России. Сразу можно отметить, что при описании преступного действия (бездействия) российский законодатель использует, как правило, дефинитивную форму, «расшифровывая» содержание того или иного понятия (конкретного преступления): убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку; кража, то есть тайное хищение чужого имущества; лжепредпринимательство, то есть создание коммерческой организации без намерения… и т. п.

В других случаях, подобной «расшифровке» поддается название статьи Особенной части УК РФ целиком: побои – нанесение побоев или совершение иных насильственных действий, причинивших физическую боль, но не повлекших последствий, указанных в статье 115 настоящего Кодекса; нарушение неприкосновенности жилища – не-законное собирание или распространение сведений о частной жизни лица… и др. И лишь в некоторых, достаточно редких, случаях законодатель просто использует общепонятные (общедоступные) термины: похищение человека; незаконное помещение лица в психиатрический стационар; посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа и др. (так называемые простые диспозиции).

Но во всех этих случаях, законодатель определяет диспозиции уголовно-правовых норм (Особенной части УК РФ) в форме описания поведения. Прямых указаний на запрет такого поведения в диспозициях статей Особенной части УК РФ нет. Следовательно, форму изложения законодательного материала в этих случаях можно признать диспозитивной, хотя прежде следует определиться с существом самого термина «диспозитивность».

Согласно Юридическому энциклопедическому словарю (1987) диспозитивность (от лат. dispono – располагаю, устраиваю) является одним из основных демократических принципов советского гражданского процессуального права, означающим, что стороны и другие участвующие в деле лица могут свободно распоряжаться своими материальными и процессуальными правами [15, с. 107]. О диспозитивности как принципе права говорят Л. Д. Кудинов [16, с. 30], А. С. Александров [17, с. 7], И. Л. Петрухин [18, с. 24; 19, с. 54], Л. Н. Масленникова [20, с. 15].

Таким образом, с одной стороны, диспозитивность следует рассматривать как общий принцип правового регулирования. Она определяет правовую способность частного лица самостоятельно решать вопросы о пользовании теми или иными правомочиями в конкретной сфере правового регулирования. Второй аспект диспозитивности в праве связывают со специфическим методом правового регулирования (И. Н. Сенякина [14, с. 235], Ю. А. Тихомиров [21, с. 46], Н. И. Матузов [22, с. 356], О. Г. Перминов [23, с. 6], Е. Л. Хильчук [24, с. 76-80]).

Соответственно этому диспозитивность можно рассматривать и как своеобразный метод правового регулирования. Диспозитивность как метод правового регулирования выражается в нормативно предусмотренной возможности выбора поведения, в зависимости от усмотрения частного лица. С общетеоретических и общеметодологических позиций диспозитивность рассматривают и как «особую модель построения правовой материи» (С. С. Алексеев). «Ее суть – в предоставлении лицу возможности самому, своей волей определять собственное поведение, что открывает простор для действий лица по своему усмотрению, по своей воле и в своих интересах» [25, с. 589].

Независимо от того, в каком качестве рассматривают категорию «диспозитивность» (как принцип права, как метод правового регулирования либо как особую модель построения правового материала), суть ее в одном – волеизъявление лица определяет возможные правовые последствия для него.

Описательная форма преступного поведения и отсутствие прямых указаний на запрет такового в диспозиции статей Особенной части УК РФ свидетельствуют о том, что человек волен действовать так, как указано в диспозиции, либо волен воздержаться от такого поведения. Иными словами, вменяемое физическое лицо, достигшее возраста уголовной ответственности (а в некоторых случаях обладающее дополнительными признаками специального субъекта), само (по собственной воле) способно определять возможность наступления для самого себя негативных уголовно-правовых последствий. Следовательно, совершение преступления (его не совершение) является правом лица. Видимо, не случайно, анализируя наказание, Гегель выводил природу наказания из природы преступления, где наказание является правом преступника. Итак, диспозиции норм (статей) Особенной части УК РФ изложены в диспозитивной форме.

Принятие данного положения влечет возникновение другого вопроса: почему нормы Особенной части Уголовного кодекса России называют уголовно-правовым запретом? (Отдельные ученые определяли уголовно-правовую норму (Особенной части УК РФ) в качестве «нетипичного уголовно-правового запрета»). Последователи теории Биндинга говорят о том, что норма уголовного права не содержит запрета деяния и преступник не только не нарушает нормы, а, наоборот, выполняет описанные в диспозиции нормы действия, то есть осуществляет своими действиями состав преступления [4, с. 184; 26, с. 217-219]. С точки зрения буквы закона так оно и есть: лицо действует в соответствии с предписаниями диспозиции уголовно-правовой нормы, более того, действует осознанно (виновно), реализуя свое право вести себя определенным образом (пусть даже и преступным). Так где же запрет?

«Нетипичность» уголовно-правового запрета (его сущность) проявляется не в прямом законодательном запрещении конкретных действий (бездействия), а выявляется как посредством системно-логического анализа структурных элементов уголовно-правовой нормы, так и посредством ее соотношения с другими нормами (нормами-принципами, нормами-дефинициями и т. п. ).

Так, например, источник запрета одни авторы видят в наличии санкции статьи Особенной части УК РФ [4, с. 184]; другие – «запрет всякого поведения» выводят из такого признака преступления, как «противоправность» (включение статьи о преступлении (или его части) в Уголовный кодекс РФ), а равно из прямого указания в ч. 1 ст. 14 УК РФ на запрещенность деяния настоящим Кодексом [14, с. 224-225].

Не слишком ли это упрощено или, наоборот, усложнено? Удачная ли это попытка найти объяснение категории «уголовно-правовой запрет» (найти его источник)? Может быть, и удачная. Но только зачем искать объяснение тому, чего юридически (de jure) (в уголовном законе) не существует? Еще раз укажем: в тексте закона (статьи Особенной части УК РФ) определяется лишь вид поведенческих актов, совершение которых может повлечь применение санкций (наказания или иных мер уголовно-правового воздействия).

Но где же здесь уголовно-правовой запрет? Его, на наш взгляд, нет.

По крайней мере, он (запрет) в уголовном законодательстве не сформулирован. С позиций законодательной техники юридический запрет, диспозиция статьи, например, предусматривающей ответственность за убийство (ч. 1 ст. 105 УК РФ), должна звучать следующим образом: «Запрещается убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку, которое наказывается лишением свободы на срок от шести до пятнадцати лет». Если бы диспозиция уголовно-правовой нормы была сформулирована таким образом, мы могли бы говорить об уголовно-правовом запрете.

В свое время Н. С. Таганцев, анализируя сущность преступления (как нарушение какой-либо границы – нарушение заповедей и норм), обращался к заповедям (нормам) нравственного, религиозного и правового характера. При этом он указывал, что нарушения (несоблюдение) норм нравственности и религии не могут быть абсолютно тождественными нарушениям преступным. В итоге Н. С. Таганцев отмечал, что преступление есть посягательство на норму права [2, с. 41-47].

Но и здесь, на его взгляд, не все просто: что есть нарушение нормы права? – нарушение ли обязанности (с одной стороны, общей («подчиняться требованиям авторитетной власти», «нормам права» или «не вредить ближнему») с другой – специальной («не убивать», «не красть», «соблюдать санитарно-общественные требования» и т. д. ) или нарушение установленного и охраняемого нормой законного права (интереса)? Анализ этого вопроса позволил ему сделать вывод о необходимости «обратиться к другому, положительному, моменту нормы, к установленным и охраняемым ею правам» [2, с. 48], причем правам не субъективным, а реализованным, воплощенным в индивидуальную или общественную жизнь (правовая норма в ее реальном бытии) [2, с. 49].

В конечном счете Н. С. Таганцев формулирует понятие преступления, порой критикуемое, порой разделяемое в науке, но известное каждому, кто занимается проблемами уголовного права, – «преступление есть посягательство на норму права в ее реальном бытии». Что из этого следует?

А следствие, даже в части предмета нашего разговора, достаточно важное. Норма права, нарушаемая в результате преступного посягательства, может (а в большинстве случаев так оно и есть) не являться уголовно-правовой нормой. Даже беглый взгляд на структуру и статьи Особенной части Уголовного кодекса России позволяет с уверенностью констатировать тот факт, что все права и свободы человека и гражданина, относящиеся к объекту уголовно-правовой охраны, определены и гарантированы нормами Конституции России. Интересы государства (в самом широком смысле), выступающие в качестве объекта посягательства, также определены нормами конституционного права.

Достаточно большой массив правил (выражаясь словами Н. С. Таганцева, – «заповедей») определен техническими правовыми нормами: правила оказания медицинской помощи, правила дорожного движения и пожарной безопасности, санитарно-эпидемиологические правила и т. п. И именно в этих нормах (нормах иных отраслей российского, а равно международного) права, практически всегда четко и прямо (de jure) определяется запрет общественно опасного поведения:

• ч. 5 ст. 13 Конституции России: «Запрещается (курсив наш. – А. С. ) создание и деятельность общественных объединений, цели и действия которых направлены на насильственное изменение основ конституционного строя и нарушение целостности Российской Федерации, подрыв безопасности государства, создание вооруженных формирований, разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни» – ст. 278 УК РФ «Насильственный захват власти или насильственное удержание власти», ст. 279 УК РФ «Вооруженный мятеж», ст. 275 УК РФ «Государственная измена», ст. 208 УК РФ «Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем», ст. 282 УК РФ «Разжигание ненависти либо вражды, а равно унижение человеческого достоинства» и ряд иных уголовно-правовых норм;
• ч. 2 ст. 19 Конституции России: «Запрещаются (курсив наш. – А. С. ) любые формы ограничения прав граждан по признакам социальной, расовой, национальной, языковой или религиозной принадлежности» – ст. 136 УК РФ «Нарушение равенства прав и свобод человека и гражданина»;
• ч. 2 ст. 29 Конституции России: «Запрещается (курсив наш. – А. С. ) пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства» – ст. 282-1 УК РФ «Организация экстремистского сообщества», ст. 282-2 УК РФ «Организация деятельности экстремистской организации»;
• ч. 2 ст. 30 Конституции России: «Не допускается (читай «запрещается». – А. С. ) экономическая деятельность, направленная на монополизацию и недобросовестную конкуренцию», – ст. 178 УК РФ «Недопущение, ограничение или устранение конкуренции»;
• ч. 3 ст. 35 Конституции России: «Никто не может быть (читай «запрещается». – А. С. ) лишен своего имущества иначе как по решению суда» – глава 21 УК РФ «Преступления против собственности»;
• ч. 2 ст. 37 Конституции России: «Принудительный труд запрещен» – ст. 127-1 УК РФ «Использование рабского труда»;
• ст. 45 Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан: «Медицинскому персоналу запрещается (курсив наш. – А. С. ) осуществление эвтаназии – удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни. Лицо, которое сознательно побуждает больного к эвтаназии и (или) осуществляет эвтаназию, несет уголовную ответственность в соответствии с законодательством Российской Федерации» [27] – ст. 105 УК РФ «Убийство».

И такого рода примеров великое множество.

Таким образом, нормы уголовного права (в диспозиции статей Особенной части УК РФ) описывают лишь вид (способ) преступного поведенческого акта. Поведенческий акт, исходя из смысла преступления, должен быть виновным, а соответственно, волевым. Воля предполагает выбор вида поведения: в нашем случае преступного или непреступного. Следовательно, диспозиция уголовно-правовой нормы выражена в диспозитивной форме и уголовно-правового запрета не содержит. Запрет на совершение общественно опасных деяний содержится в нормах иных отраслей как российского, так и международного права.

И в завершение несколько выводов.

1. Традиционный взгляд на структуру правовой нормы предполагает наличие трех взаимосвязанных элементов и в уголовно-правовой норме: диспозиции, гипотезы и санкции.
2. Диспозиция уголовно-правовой нормы – это часть нормы, в которой описывается определенное (предполагаемое) поведение. При этом законодатель определяет диспозиции уголовно-правовых норм в форме описания поведения. Прямых указаний на запрет такого поведения в диспозиции статей Особенной части УК РФ нет. Норма права, нарушаемая в результате преступного посягательства, в большинстве случаев не является уголовно-правовой нормой, а является нормой иных отраслей российского, а равно международного права, где практически всегда четко и прямо (de jure) определяется запрет общественно опасного поведения.
3. Гипотеза уголовно-правовой нормы – это условия, при которых указанное в диспозиции поведение может повлечь наступление правовых последствий (применение санкций). Гипотеза уголовно-правовой нормы является сложной по своей структуре и содержится (в своей основе) в статьях Общей части УК РФ. При этом гипотеза не может быть единой для всех норм, ибо различаются возраст уголовной ответственности, условия правомерности необходимой обороны в зависимости от характера посягательства и т. п.
4. Санкция уголовно-правовой нормы – это меры принуждения, которые могут применяться за совершение действий (бездействия), указанных в диспозиции нормы, и при наличии условий, определенных ее гипотезой. Меры уголовно-правового принуждения (санкция) определяются не только в статьях Особенной части УК РФ, но и основываются на положениях Общей части УК РФ (например, на положениях главы 10, 14 УК РФ).

Литература

1. Кистяковский А. Ф. Элементарный учебник общего уголовного права. Т. 1. Общая часть. Киев: Университетская типография, 1875. 413 с.
2. Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Т. 1. Тула: Автограф, 2001. 800 с.
3. Смирнов В. Г. Функции советского уголовного права. Л.: Изд-во Ленинградск. ун-та, 1965. 86 с.
4. Курс советского уголовного права: в 6 т. Т. 1. Уголовный закон. М.: Наука, 1970. 312 с.
5. Теория государства и права: учебник для юрид. вузов и факультетов / под ред. В. М. Корельского и В. Д. Перевалова. М.: НОРМА–ИНФРА-М, 1998. 570 с.
6. Общая теория советского права. М., 1966. 327 с.
7. Уголовное право России: учебник для вузов: в 2 т. Т. 1. Общая часть / отв. ред. А. Н. Игнатов и Ю. А. Красиков. М.: НОРМА–ИНФРА-М, 1998. 639 с.
8. Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: конспект лекций / под ред. Л. В. Иногамовой-Хегай. М.: ИНФРА-М, 2002. 138 с.
9. Уголовное право. Общая часть: учебник для вузов / отв. ред. И. Я. Козаченко и З. А. Незнамова. М.: ИНФРА-М–НОРМА, 1997. 516 с.
10. Кошелев В. Д. О структуре норм Особенной части уголовного права // Актуальные проблемы юриспруденции: сб. ст. Вып. 3. Ч. 2. Тюмень: Изд-во Тюм. ун-та, 1999. С. 170-173.
11. Курс уголовного права. Общая часть: учебник для вузов. Т. 1. Учение о преступлении / под ред. Н. Ф. Кузнецовой и И. М. Тяжковой. М.: ЗЕРЦАЛО, 1999. 592 с.
12. Уголовное право России. Общая часть: учебник / отв. ред. Б. В. Здравомыслов. М.: Юристъ, 1996. 512 с.
13. Уголовное право Российской Федерации: (Общая часть): учебник / под ред. А. И. Марцева. Омск: Омский юрид. ин-т МВД России, 1998. 368 с.
14. Общая теория государства и права: академический курс / под ред. М. Н. Марченко: в 2 т. Т. 2. Теория права. М.: Зерцало, 1998. 510 с.
15. Юридический энциклопедический словарь. 2-е изд., доп. М.: Советская энциклопедия, 1987. 450 с.
16. Кудинов Л. Д. К вопросу о публичности уголовного процесса в правовом государстве // Актуальные проблемы уголовного права и правоприменительной деятельности органов внутренних дел в новых социально-политических условиях: межвуз. сб. науч. тр. М.: Моск. высш. шк. милиции МВД России, 1992. С. 29-31.
17. Александров А. С. Диспозитивность в уголовном процессе: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Н. Новгород: Нижегород. высш. шк. МВД России, 1995. 28 с. 18. Петрухин И. Л. Публичность и диспозитивность в уголовном процессе // Рос. юстиция. 1999. № 3. С. 24-25.
18. Петрухин И. Л. Человек и власть (в сфере борьбы с преступностью). М.: Юристъ, 1999. 392 с.
19. Масленникова Л. Н. Методология познания публичного и частного (диспозитивного) начал в уголовном судопроизводстве: монография. М.: Акад. управления МВД России, 2000. 180 с.
20. Тихомиров Ю. А. Публичное право: учебник. М.: БЕК, 1995. 496 с.
21. Теория государства и права: курс лекций / под ред. Н. И. Матузова и А. В. Малько. М.: Юристъ, 1999. 672 с.
22. Перминов О. Г. Уголовно-исполнительное право: учеб. пособие для вузов. М.: Былина, 1999. 231 с.
23. Хильчук Е. Л. Некоторые проблемы применения диспозитивного метода в трудовом праве // Актуальные проблемы юриспруденции: сб. ст. Вып. 3. Ч. 2. Тюмень: Изд-во Тюм. ун-та, 1999. С. 76-80. 25. Алексеев С. С. Право: азбука – теория – философия: Опыт комплексного исследования. М.: Статут, 1999. 712 с.
24. Томашевский Н. П. О структуре правовой нормы и классификации ее элементов // Вопросы общей теории советского права. М.: Госюриздат, 1960. С. 217-219.
25. Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан от 22 июля 1993 г. № 54871: в ред. от 2 декабря 2000 г. № 139 ФЗ // Ведомости Съезда народных депутатов Российской Федерации и Верховного Совета Российской Федерации от 15 августа 1993 г. № 33. Ст. 1318.

Опубликовано: Юридическая наука и правоохранительная практика. 2009. № 4 (10). С. 49-56.