Следственный изолятор как субъект уголовно-правового отношения

Приходится констатировать наличие парадоксальной ситуации.С одной стороны, следственные изоляторы реально исполняют уголовные наказания в виде лишения свободы в отношении определенного круга осужденных. С этой точки зрения СИЗО, вне всякого сомнения, должны быть отнесены к субъектам уголовно-исполнительного правоотношения. Более того, их деятельность по исполнению лишения свободы урегулирована на уровне закона (УИК РФ) и принятых в развитие его подзаконных актов. С другой, - функция исполнения уголовного наказания не свойственна следственному изолятору, как виду учреждения. Вменяя (по исторически сложившейся традиции) СИЗО в обязанность исполнение лишения свободы, мы пытаемся поставить знак равенства между функцией исполнения уголовного наказания и функцией изоляции от общества.

Автор: Петров В. В.

Следственные изоляторы не являются исправительными учреждениями [1], однако в силу исторически сложившихся традиций исполняют наказание в виде лишения свободы в отношении ограниченных категорий осужденных. В этой связи есть смысл рассмотреть особенности данного учреждения как субъекта уголовно-исполнительного правоотношения.

Проблема правовых отношений, возникающих при отбывании (исполнении) уголовного наказания, стала изучаться отечественными юристами в середине 50-х гг. прошлого века. Традиционно в литературе, посвященной этой теме, речь велась об исправительно-трудовых правоотношениях, что вполне отвечало определению предмета одноименной отрасли права [2]. Однако предметом исправительно-трудового права признавались общественные отношения, возникающие в процессе исполнения лишь тех уголовных наказаний, которые были связаны с исправительно-трудовым воздействием на осужденных. Понятие правоотношений, складывающихся в этой сфере, определялось соответственно.

Так, Ю. М. Ткачевский понимал под ними «урегулированные нормами исправительно-трудового права общественные отношения по поводу исполнения и отбывания наказаний, связанных с исправительно-трудовым воздействием, складывающиеся между государством в лице исправительно-трудовых учреждений и других органов, организующих исполнение этих наказаний, или судом и осужденными» [3].

Б. С. Утевский и И. А. Михайлов трактовали это понятие шире, но не за счет рассмотрения исполнения иных уголовных наказаний, а за счет включения в исправительно-трудовые также отношений по поводу исполнения «постановлений об административных взысканиях исправительно-трудового характера» [4]

В. И. Пинчук, напротив, рассматривал явление несколько уже и писал об общественных отношениях, складывающихся не по поводу исполнения уголовных наказаний, а в процессе их исполнения «по поводу применения к осужденным средств исправительно-трудового воздействия» [5].

С формальной точки зрения, наиболее близкое к современным определение этого вида правовых отношений дал Н. А. Стручков. «Исправительно-трудовые правоотношения, – писал он, – это предусмотренные нормами исправительно-трудового права отношения между исправительно-трудовыми учреждениями и иными органами государства, исполняющими наказания, с одной стороны, и осужденными, отбывающими наказание, с другой стороны, возникающие в процессе и по поводу исполнения (отбывания) наказания» [6]

Но, так или иначе, все сходились на том, что данные правоотношения возникали лишь при исполнении (отбывании) наказаний, связанных с исправительно-трудовым воздействием.

Идея перехода от традиционной концепции исправительно-трудового к концепции уголовно-исполнительного законодательства в теоретической литературе высказывалась неоднократно [7]. Главным аргументом в пользу подобного преобразования было то, что разделение сфер правового регулирования исполнения уголовных наказаний, связанных и не связанных с исправительно-трудовым воздействием, являлось во многом искусственным [8].

Не все соглашались с предложенным вариантом наименования новой отрасли, ибо, по их мнению, исполнительным по отношению к уголовному праву являлось не только исправительно-трудовое право, но и уголовно-процессуальное. В качестве альтернативы предлагалось назвать область социальной политики и, соответственно, отрасль права исправительными [9]. В ст. 71 Конституции Российской Федерации 1993 г. отрасль законодательства, регулирующая исполнение уголовного наказания, получила свое новое наименование – уголовно-исполнительное право. Основной Закон нашего государства поставил точку в споре теоретиков, причем сделал это значительно раньше принятия нового Уголовно-исполнительного кодекса.

Предметом оформившегося таким образом уголовно-исполнительного права стали общественные отношения, возникающие по поводу исполнения (отбывания) всех существующих видов уголовных наказаний. Соответственно под уголовно-исполнительными правоотношениями стали понимать урегулированные нормами уголовно-исполнительного права отношения, возникающие между органами государства, исполняющими наказания, и осужденными, их отбывающими, в процессе и по поводу исполнения (отбывания) этих наказаний.

Содержание правоотношений ранее определялось как совокупность прав и обязанностей их субъектов. Сейчас к ним присоединяют также фактическое поведение участников. В теории права ряд ученых выделяет помимо содержания общественных отношений (фактическая деятельность или взаимодействие субъектов) форму (совокупность их прав и обязанностей). Однако, учитывая их тесную взаимосвязь в таком общественном отношении, как правовое отношение, постоянный переход одного в другое, отдельные теоретики права предлагают новое понятие – «содержательная форма» [10].

Трудно не согласиться с тем, что совокупность нормативно закрепленных прав и обязанностей есть некая идеальная модель, форма, которая наполняется содержанием в виде конкретной деятельности. Однако такая надуманная конструкция, как «содержательная форма» вряд ли способствует объяснению сути явления. В нашем случае, очевидно, лучше пользоваться более привычным и отражающим явление понятием «содержание правоотношения».

Мы не будем характеризовать все виды юридических фактов, так или иначе влияющие на уголовно-исполнительные правоотношения. Остановимся только на тех, с которыми закон связывает их возникновение и прекращение.

Чаще всего возникновение уголовно-исполнительных правоотношений связывают с фактом вступления в силу обвинительного приговора суда. С процессуальной точки зрения, это тот момент, когда подсудимый становится осужденным. В плане возникновения уголовно-исполнительного правоотношения нам представляется более правильной позиция, что здесь имеет место сложный юридический факт (фактический состав): постановление обвинительного приговора суда, вступление приговора в законную силу и обращение его к исполнению [11].

Относительно прекращения уголовно-исполнительных правоотношений (в варианте исполнения лишения свободы) существует мнение, что оно порождается различными юридическими фактами: отбытием срока наказания, назначенного по приговору суда; отменой приговора суда с прекращением дела производством; условно-досрочным освобождением от отбывания наказания; помилованием или амнистией; тяжелой болезнью или инвалидностью; смертью осужденного; иными основаниями, предусмотренными законом [12].

Однако, по нашему мнению, в данном случае мы имеем дело с так называемой группой юридических фактов [13]. Они имеют характер как событий (тяжкая болезнь или инвалидность), так и действий (помилование); как простых фактов (истечение срока), так и сложных (амнистия). Но это именно группа фактов, каждый из которых, взятый в отдельности, ведет к одному правовому последствию – освобождению от отбывания наказания. А уже оно является тем юридическим фактом, в результате которого прекращаются уголовно-исполнительные правоотношения. Исключение составляет разве что смерть осужденного, ибо здесь правоотношения прекращаются поскольку прекращает существование один из субъектов.

В отечественной юридической литературе до сих пор не существует единой трактовки понятия «субъект правоотношения». Считается, что участниками правоотношений «являются лица или организации, за которыми признано законом особое юридическое свойство (качество) правосубъектности». Исходя из наличия упомянутого качества, данные субъекты признаются субъектами права [14]. Однако круг этих самых участников может быть очерчен по-разному. Если взять полярные позиции, то это либо главные действующие лица, между которыми собственно и складывается правоотношение, либо все так или иначе в нем задействованные. Видимо поэтому в термины «участник правоотношения» и «субъект правоотношения» разными учеными вкладывается различный смысл.

Так, А. И. Коваленко в Кратком словаре-справочнике по теории государства и права употребляет их как синонимы [15]. И. В. Шмаров в учебнике «Уголовно-исполнительное право» разделял понятия «субъекты» и «иные участники» правоотношений. Он писал: «Субъектами правоотношения называют его стороны, которые обладают наибольшим объемом субъективных прав и обязанностей. В их отсутствии правоотношения не образуются» [16].

Последняя позиция, на наш взгляд, является наиболее приемлемой. В процессе исполнения уголовных наказаний возникают правоотношения разного вида: и административные, и трудовые, и гражданские и пр. Но в собственно уголовно-исполнительные правоотношения бывают вовлечены помимо основных субъектов лица и организации, чье участие не является обязательным условием возникновения данного вида отношений.

Традиционно следственный изолятор не рассматривается в качестве субъекта уголовно-исполнительного правоотношения. Как исключение необходимо упомянуть работу В. И. Пинчука, в которой он отнес к субъектам исправительно-трудового правоотношения «следственные изоляторы (в той части их практической деятельности, которая относится к работе с осужденными, приговоры в отношении которых вступили в законную силу)» [17].

Н. А. Стручков предлагал изучать деятельность СИЗО в Особенной части курса исправительно-трудового права, но не в связи с исполнением наказания. По его мнению, «предварительное заключение под стражу образует особый правовой институт, близкий к наказанию в виде лишения свободы, заимствующий некоторые черты лишения свободы, особенно при исполнении последнего» [18].

Быть субъектом правоотношения возможно лишь обладая свойством правосубъектности. Это последнее складывается из правоспособности, дееспособности, а также правового статуса. Юридическое лицо (в нашем случае – следственный изолятор) приобретает правоспособность и дееспособность одновременно с момента его возникновения. Существуют они, как правило, неразрывно, что дает возможность говорить о наличии у юридических лиц, государственных органов и общественных организаций качества праводееспособности. Его пределы очерчиваются уставом конкретной организации, учреждения или документом, его заменяющим. В отношении СИЗО таковым является уже упоминавшееся Положение о следственном изоляторе уголовно-исполнительной системы Министерства юстиции России (зарегистрировано в Министерстве юстиции РФ 19 февраля 1999 г., рег. № 1712).

Правовой статус следственного изолятора как государственного органа выступает в специфической форме компетенции (лат. competentia, от competo – добиваюсь, соответствую, подхожу) – совокупности полномочий, прав и обязанностей. Государством следственному изолятору предоставлены полномочия на осуществление деятельности по исполнению меры пресечения в виде заключения под стражу. Полномочия СИЗО на исполнение уголовного наказания в виде лишения свободы стоит рассмотреть отдельно.

Закон о содержании под стражей – основной закон, определяющий порядок деятельности СИЗО, – не содержит регламентации исполнения наказания в этой разновидности мест заключения. Исправительно-трудовой кодекс 1970 года, оговаривая порядок оставления в следственном изоляторе осужденных для работы по хозяйственному обслуживанию и устанавливая особенности режима их содержания, не только не относил эти учреждения к категории исправительно-трудовых (что вполне естественно), но ни слова не говорил о наделении СИЗО определенными полномочиями по исполнению наказания в отношении этих осужденных. Это как бы презумировалось.

Положение о следственных изоляторах уголовно-исполнительной системы МВД России [19], называя в качестве правовой основы их деятельности в числе прочих нормативных актов Закон от 21 июля 1993 г., действовало в рамках этой презумпции. Налицо расширительное толкование закона, что вряд ли допустимо при реализации карательной политики государства [20].

Только Уголовно-исполнительный кодекс РФ расставил все на свои места. Формулировка ст. 74 УИК РФ позволяет распространить на эти учреждения положения Закона «Об учреждениях и органах, исполняющих уголовные наказания в виде лишения свободы».

Как субъект уголовно-исполнительных правоотношений следственный изолятор имеет определенные особенности.

Возникновение уголовно-исполнительного правоотношения между СИЗО и осужденным, оставленным в нем для отбывания лишения свободы, на наш взгляд, представляет собой изменение уже возникшего ранее правоотношения между этим осужденным и государством. Предложение об оставлении в отряде так называемой «хозобслуги» может быть сделано только человеку, в отношении которого уже вступил в силу приговор суда, но который еще не прибыл в исправительное учреждение соответствующего вида и режима, то есть это учреждение еще не может рассматриваться в качестве второй стороны возникшего отношения. Подобное положение может сохраняться до 10 дней. За это время осужденный, как правило, отправляется в исправительную колонию (тюрьму, воспитательную колонию) и уголовно-исполнительное правоотношение приобретает привычный для нас вид: с одной стороны – осужденный, с другой – учреждение, специально созданное для исполнения этого вида наказания.

В случае оставления осужденного для работ по хозяйственному обслуживанию в СИЗО происходит изменение правоотношения и со стороны государства выступает учреждение, функционально не предназначенное для исполнения уголовного наказания. Представляют интерес те юридические факты, с которыми закон связывает данное изменение правового отношения. К ним относится согласие осужденного в письменной форме и решение начальника следственного изолятора, оформленное его приказом (ч. 2 ст. 77 УИК РФ). Относительно согласия осужденного вопросов не возникает.

Сомнение вызывает другое. В соответствии с нормами уголовно-процессуального права, в резолютивной части обвинительного приговора, помимо прочих обязательных элементов, указывается вид исправительного учреждения с соответствующим режимом, в котором должен отбывать наказание осужденный к лишению свободы.

Таким образом, приказ начальника следственного изолятора противоречит приговору суда в части определения вида учреждения, исполняющего наказание и режима его отбывания. Приговор суда и приказ начальника СИЗО являются актами разного порядка. Акт низшего порядка (приказ начальника СИЗО) игнорирует акт высшего порядка (приговор суда), более того, он его частично изменяет. Это, конечно, не является чем-то из ряда вон выходящим для нашей правоприменительной практики. Но, коль скоро мы беремся говорить о построении в России правового государства, такого рода примеры должны восприниматься как аномалия.

Еще большей спецификой обладает прекращение уголовно-исполнительного правоотношения в СИЗО. Это не касается упомянутых выше вариантов освобождения от отбывания наказания. По нашим данным, от 25 до 40 % лиц, убывающих из отрядов по хозяйственному обслуживанию, по различным причинам отправляются отбывать наказание в исправительные колонии. Основания и порядок такого "отчисления" из отряда в законе не оговорены.

Относительно простой вариант – если осужденный по каким-либо причинам сам пишет заявление о переводе его в колонию. В этом случае считается, что человека отправляют из СИЗО ввиду отсутствия его письменного согласия на работу в данном учреждении (если быть совсем точным – ввиду отказа от ранее данного согласия).

Совсем иная ситуация, когда осужденный этапируется из СИЗО за систематические нарушения режима. Здесь мы имеем дело с принятием решения «на усмотрение администрации». И не ясно, является это завуалированной формой дисциплинарного взыскания, либо не предусмотренным законом вариантом изменения вида исправительного учреждения. Ряд сотрудников прокуратуры усматривают в этом нарушение ст. 81 УИК РФ об отбывании осужденным всего срока наказания в одном исправительном учреждении. Тем более, что, исходя из текста закона, для отбывающих наказание в следственном изоляторе должны быть созданы все предусмотренные в исправительных колониях общего режима виды условий – обычные, облегченные и строгие.

В случае описанного выше варианта перевода осужденного в исправительную колонию уголовно-исполнительные правоотношения прекращаются (для СИЗО) или изменяются (для осужденного) на основании вполне определенных фактических обстоятельств. Но ввиду того, что эти обстоятельства не оговорены в законе, трудно признать данные факты юридическими.

Отказаться от услуг осужденных в хозяйственном обслуживании следственных изоляторов в ближайшем будущем не представляется возможным. Поэтому необходимо оговорить в законе основания не только оставления осужденных в этих подразделениях, но и перевода их для дальнейшего отбывания наказания в исправительные колонии.

Таким образом, приходится констатировать наличие парадоксальной ситуации.

С одной стороны, следственные изоляторы реально исполняют уголовные наказания в виде лишения свободы в отношении определенного круга осужденных. С этой точки зрения СИЗО, вне всякого сомнения, должны быть отнесены к субъектам уголовно-исполнительного правоотношения. Более того, их деятельность по исполнению лишения свободы урегулирована на уровне закона (УИК РФ) и принятых в развитие его подзаконных актов.

С другой стороны, функция исполнения уголовного наказания не свойственна следственному изолятору, как виду учреждения. Вменяя (по исторически сложившейся традиции) СИЗО в обязанность исполнение лишения свободы, мы пытаемся поставить знак равенства между функцией исполнения уголовного наказания и функцией изоляции от общества.

Литература и примечания

1. Хотя имеет место и иная точка зрения. См., напр.: Нечаева Е. В. Организационно-правовые аспекты исполнения наказания в отношении осужденных, содержащихся в следственных изоляторах: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Самара, 2007. С. 14.
2. См.: Наташев А. Е., Стручков Н. А. Основы теории исправительно-трудового права. М.: Юридическая литература, 1967.
3. Ткачевский Ю. М. Советское исправительно-трудовое право. М.: Изд-во Московского университета, 1971. С. 21.
4. Советское исправительно-трудовое право. М.: Госюриздат, 1960. С. 57.
5. Пинчук В. И. Исправительно-трудовые правоотношения. М.: Высшая школа МВД СССР, 1968. С. 8. 6 Стручков Н. А. Курс исправительно-трудового права. Проблемы общей части. М., 1984. С. 154.
6. См., напр.: Крахмальник Л. Г. Кодификация исправительно-трудового законодательства. М., 1978. С. 42-52; Стручков Н. А. Указ. соч. С. 71. ; Наташев А. Е. Уголовно-исполнительное против исправительно-трудового // Воспитание и правопорядок. 1989. № 4.
7. См.: Стручков Н. А. Указ. соч. С. 67-72; Уткин В. А. Наказание и исправительно-трудовое воздействие. Томск: Изд-во Томского университета, 1984. С. 108.
8. Пономарев П. Г. О концепции исправительного законодательства // Правовые и организационные основы исполнения уголовных наказаний: Труды Академии МВД СССР. 1991. С. 75-87.
9. Подробнее см.: Гревцов Ю. В. Проблемы теории правоотношения. Л.: Изд-во Ленинградского университета, 1981. С. 69-81. 5 Стручков Н. А. Указ. соч. С. 152.
10. См., напр.: Пинчук В. И. Указ. соч. С. 32-33.
11. Подробнее см.: Исаков В. Б. Юридические факты в советском праве. М.: Юридическая литература, 1984. С. 23-24.
12. Теория права и государства. М.: Изд-во БЕК, 1995. С. 134.
13. Коваленко А. И. Краткий словарь-справочник по теории государства и права. М.: Исток, 1994. С. 71-74.
14. Уголовно-исполнительное право. М.: Изд-во БЕК, 1996. С. 45.
15. Пинчук В. И. Указ. соч. С. 15.
16. Стручков Н. А. Курс исправительно-трудового права. Проблемы Особенной части. М., 1985. С. 3. Приказ МВД России от 04. 12. 1995 № 457.
17. См.: Сперанский И. А. Некоторые теоретические проблемы правового регулирования исполнения наказания и применения к осужденным мер воспитательного воздействия// Актуальные проблемы криминологии и исправительно-трудового права. М.: ВЮЗИ, 1990. С. 86.

Опубликовано: Пенитенциарная система и общество: опыт взаимодействия // Сборник материалов II Международной научно-практической конференции, посвященной 15-летию Пермского института ФСИН России. Пермь, 2015. С. 130-134.