Истинное, достоверное, вероятное в уголовно-процессуальном доказывании

Сообразно общим постулатам диалектики целью и результатом познания является знание: оно может быть либо истинным, либо ложным. Знание обстоятельств уголовного дела – предпосылка и основа решения суда. И каким это знание является на момент принятия решения о виновности или невиновности лица зависит от профессионализма, умения и даже совести властных субъектов доказывания. Знание, не обладающее полнотой, представляющее, следовательно, его фрагмент, носит вероятностный характер.

Автор: Володина Л. М.

Термин «истина» в классическом понимании этого слова всегда относился к оценке знания, как отражения реальной действительности (ее фрагментов) в сознании человека. Дискуссия о понятии истины, ее содержании, роли в уголовном процессе, о том, является ли истина принципом уголовного процесса или целью доказывания, в современной уголовно-процессуальной науке приобретает и «новые черты», связанные с применением понятия «истинный» к выводам и решениям, к характеристике действий властных субъектов предварительного расследования [1].

В ходе обсуждения проблем доказывания в рамках научной конференции «Юридическая истина в уголовном праве и процессе» в массе своей высказывались позиции ученых о понимании истины в уголовном процессе. В суждениях об истине ставится даже под сомнение определение истины через соответствие нашего знания реальности. Профессор А. В. Смирнов, например, считает, что подобное определение истины вызывает непростой вопрос: каким именно образом это соответствие достигается? И далее из ряда суждений автора следует, что процесс этот идет через выяснение соответствия доказательств действительности [2].

В связи со сказанным представляется необходимым вспомнить некоторые законы логики, сопряженные с постановкой вопросов. Вопрос как логическая форма, заключающая в себе определенную исходную информацию относительно какого-либо явления с одновременным указанием на её недостаточность с целью получения дополнительных сведений, может быть корректным либо не обладающим таким качеством. Корректный вопрос – это вопрос, предпосылкой которого является истинное и непротиворечивое знание. Некорректный вопрос основан на неясной или ложной предпосылке. В вопросе рассматриваемого тезиса А. В. Смирнова как раз заложена противоречивая информация: разве в уголовно-процессуальном познании мы ставим задачей соотнесение доказательств с реальной действительностью? Вовсе нет. Здесь имеет место ни что иное как некорректность допущения.

В процессе познания (познавания! ) мы не решаем вопрос соответствия полученной информации (т. е. доказательств) объективной реальности.

Доказательства – способ (инструмент) получения знания, мы оцениваем их с точки зрения тех качеств, которыми они должны обладать в соответствии с установлениями закона (ст. 88 УПК РФ). В процессе доказывания (как разновидности познавательной деятельности) для нас важен результат – характер знания: полное знание или неполное знание, достоверное знание или знание, имеющее вероятный характер. Кроме того, не вполне понятно: поставленный автором вопрос относится только применительно к познанию в сфере уголовного судопроизводства? Но ведь так, и не иначе, протекает любой процесс познания реального мира, исходя из диалектико-материалистического представления о закономерностях познавательной деятельности. Истолкование истины как соответствия мысли действительности восходит к Платону. И это классическая концепция истины, которую иначе называют «теорией корреспонденци».

Г. В. Ф. Гегель в своем известном труде «Наука логики» писал: «В обыденной жизни мы размышляем без особенной рефлексии, без особенной заботы о том, чтобы получилась истина. В обыденной жизни мы размышляем в твердой уверенности, что мысль согласуется с предметом, не отдавая себе в этом отчета, и эта уверенность имеет величайшее значение…», «истина есть объективное, и она должна служить руководящим правилом для убеждения всех людей». «Задача философии состоит лишь в том, чтобы ясно осознать то, что люди издавна признавали правильным относительно мышления. …При этом мы должны, разумеется, знать, что следует понимать под истиной. Обыкновенно мы называем истиной согласие предмета с нашим представлением». И предлагает уточнить задачу логики: «в ней рассматриваются определения мышления, поскольку они способны постигать истинное» [3].

Истине противостоит ложь.

Ложь сопряжена с умолчанием, искажением действительности. Искажение действительности может быть связано не только с обманом, но и с заблуждением, неполнотой знания, пороками познавательного процесса. Мы приближаемся к объективной реальности от незнания к знанию о ней, воссоздавая ее. Но «истина – это не бытие», – пишет Гегель, – «они не одно и то же», «они абсолютно различны, но также нераздельны и неразделимы», и «каждое из них непосредственно исчезает в своей противоположности»… «Истина есть, следовательно, движение непосредственного исчезновения одного в другом: становление; такое движение, в котором они оба различны, но благодаря такому различию, которое столь же непосредственно растворилось» [4].

Иначе говоря, познание всегда было связано с вопросом соотношении бытия и сознания. Обращаясь к анализу гегелевской мысли, В. И. Ленин писал: «Истина есть процесс», «совокупность всех сторон явления, действительности и их (взаимо)отношения – вот из чего складывется истина» [5].

Сложно безоговорочно принять и тезис А. В. Смирнова о том, что понятие истины может быть актуализировано не как непосредственное отношение знания к действительности, а лишь как логическая непротиворечивость имеющейся у нас системы знания, которая только и может выступать в качестве критерия истины [6]. Но «логическая непротиворечивость» как теоретическая конструкция не может служить критерием истины. Соответствие знания и реальной действительности поверяется практикой.

Конечно, в этом случае речь не идет о возможности прямой экспериментальной проверки, речь идет о судебной практике: судебное решение может быть признано ошибочным на последующих ступенях познавания (апелляционное, кассационное, надзорное производство). Иначе говоря, жизнь покажет. И речь в данном случае идет не о «наличном жизненном опыте» отдельного субъекта и не о договоре юристов «считать единственным легитимным и приемлемым опытом тот, который закреплен в системе судебных доказательств» [7], а о целостной системе юридических основ-требований, обеспечивающих установление обстоятельств уголовного дела: о предмете доказывания и составе преступления. Дискурсивность знания в уголовном процессе (знания практического характера) базируется не на договоре юристов, а на правилах-требованиях закона, выработанных человечеством (практикой).

«Не логичнее ли и проще предположить», по мысли А. В. Смирнова, «что целью доказывания является не истина, а доказанность?» [8].

Но с логикой здесь не все обстоит гладко, поскольку с необходимостью встает вопрос: а доказанность чего? Цель познания всегда предполагает результат. Понимая под доказыванием в уголовном судопроизводстве ни что иное, как получение знания, сообразно общим постулатам диалектики, цель познания (как его результат) – знание об обстоятельствах преступления. Выводу суда предшествует получение знания: это оно (знание) может быть либо достоверным (истинным), либо ложным (недостоверным), а не вывод суда. И каким это знание является на момент принятия решения о виновности или невиновности лица зависит от профессионализма, умения и даже совести властных субъектов доказывания. Знание, не обладающее полнотой, представляющее, следовательно, его фрагмент, носит вероятностный характер.

Согласимся с автором: нет необходимости оспаривать мысль о том, что достоверность – наше субъективное представление об истине [9]. Но автор суждения оставил «за бортом» своих рассуждений как раз непреложные юридические основы истинного знания: установление всех обстоятельств уголовного дела, определяемых как предмет доказывания и доказанность всех элементов состава преступления, как результат практического поиска доказательственной информации. А это есть ничто иное как достоверное знание, доказанное знание, истин¬ность которого не вызывает сомнений.

Вероятное знание отличается от достоверного не степенью нашей веры, а степенью обоснованности этой веры. Задачу отличить знание, которое может стать достоверным, от знания, способного быть лишь вероятным, ставил еще Аристотель: первое он называл знанием, второе – лишь мнением. Мнение, по Аристотелю, может быть истинным или ложным, но не может быть достоверным. Оно может быть лишь «заслуживающим доверия» [10].

Результат ретроспективного познавательного процесса – знание как картина реальной действительности, складывающейся в нашем сознании на основе поглощаемой человеческим мозгом информации. И чем полнее информации, тем качественнее картина, отражаемая нашим сознанием. Неполнота знания означает неполное отражение реальной действительности, т. е. вероятное знание. Неполнота знания или не достижение истинного знания (истины) возможны в силу разных обстоятельств: в силу заблуждения, неполноты информации, полученной в ходе постижения обстоятельств, интересующих нас, в силу заведомой ложности информации, некачественного инструментария, используемого в познавательном процессе.

Вероятность как математическая категория сопряжена с понятием случайности. «Вероятный» в философском определении означает «в большей или меньшей степени претендующий на достоверность, не имея на то достаточных оснований» [11]. Разве вправе судья принимать решение о виновности лица, имея в основе решения знание, «в большей или меньшей степени претендующее на достоверность»? В рамках дискуссии в оправдание от ухода классического понимания доказывания происходит терминологическая игра в подмену понятий: «юридическая истина», «процессуальная истина», «доказанная достоверность» и т. п.

Здесь и вопрос о содержании истины в уголовном процессе. Вопрос этот в уголовном процессе был предметом длительной дискуссии. Против включения в содержание истины общественно-политической и юридической оценки выступали известнейшие ученые страны: М. А. Чельцов, М. С. Строгович, М. Л. Шифман, Н. С. Алексеев, В. З. Лукашевич, П. С. Элькинд. Юридическая оценка не может трактоваться как нечто объективное, существующее вне нашего сознания и независимо от него.

Известна в связи со сказанным позиция С. С. Алексеева: «Принцип объективной истины – общий принцип юридического познания. Все органы, деятельность которых связана с применением права, должны руководствоваться принципом объективной истины в качестве ближайшей цели разрешения юридических дел». «Вместе с тем, – отмечает он, – в предмет объективной истины не входит волевая сторона правоприменительной деятельности» [12].

В каждом ли случае, – задает вопрос А. В. Смирнов, – доказанность «обстоятельств дела» означает истинное или хотя бы достоверное знание? Конечно, нет. И практика – тому свидетельство: но именно не достижение достоверного знания (мы не сумели его достичь) влечет судебные ошибки, поправляемые затем в высших судебных инстанциях.

Да, получение полного знания, точно отражающего реальность, не просто, но в том-то и дело, что для принятия столь значимого для судьбы человека решения, необходимо приложить максимум усилий, чтобы сказать: «Я установил все обстоятельства, имеющие значение для дела, я доказал наличие всех элементов состава преступления». Это и есть юридические основы истинности знания с точки зрения его полноты, всесторонности и объективности. А вот в противном случае, когда достоверное знание оказывается недостижимым, когда истина не может быть установлена, действует презумпция невиновности, она не направлена на установление истины, на достижение достоверного знания: она – всего лишь защитный механизм в доказывании.

Но важно помнить, что этот механизм может сыграть с правосудием и скверную шутку, поставив его в положение неправосудного. Ведь если преступник ушел от ответственности, поскольку мы не сумели доказать причастность его к совершению преступления, общество осталось не защищенным.

Ряд известных ученых выступали с возражениями против презумпции невиновности (например, В. Д. Арсеньев, С. А. Голунский). Основная их ошибка, по мнению Ю. К. Орлова, заключалась в том, что они «рассматривали презумпцию невиновности исключительно в ее логиче¬ском аспекте. При таком подходе она, действительно, приводит к парадоксам и противоречиям (не виновен, то почему за решеткой? ). Но этот принцип имеет не логическую, а социальную природу и с чисто логических позиций объяснен быть не может» [13]. Вот Вам и непререкаемость логики, и ее непротиворечивость…

Завершая свой труд, профессор А. В. Смирнов прогнозирует: практическим результатом исследования о формальных средствах доказывания «может быть формирование динамического каталога стандартов и уровней доказанности применительно к отдельным криминалистическим ситуациям – задача, которая в отечественной науке и практике до сих пор не осознавалась», а в зарубежной юриспруденции находится также не до конца разработанном состоянии.

В развитии таких новых стандартов профессор видит один из главных путей преобразования процесса доказывания в обозримом будущем. Автор приводит примеры зачаточных стандартов доказанности англо-американского («убедительной на первый взгляд», «вне разумного сомнения») и германского типа процесса, «достаточного и серьезного» подозрения (германский тип) [14]. Однако названные стандарты, о которых идет речь, находятся там в «зачаточном состоянии» с незапамятных времен. Возможно именно потому, что перспективы их развития не столь радужны? …

Тысячу раз прав Л. В. Головко: «Спор об истине – это спор о векторе развития российского уголовного процесса, принцип материальной истины равновелик понятию континентального уголовного процесса в целом. И те, кто компетентно (а не по недоразумению) выступает против него, по сути, выступают против сохранения в России континентальных уголовно-процессуальных традиций» [15].

И как верно в свое время замечено В. Далем: «Истина - «противоположность лжи», «все то, что верно, подлинно, точно, справедливо»..., «слову этому, – писал он, – отвечает и правда, хотя вернее будет понимать под словом правда: правдивость, справедливость, правосудие, правота» [16]. И это соотношение понятий, замеченное В. Далем, не надуманно, русский язык точно отражает смысловую нагрузку взаимопроникновения данных понятий. Подтверждением тому является и то, что первый правовой источник Древней Руси назывался Русской Правдой.

Литература

1. См., напр.: Васильев О. Л. Справедливость на досудебных стадиях уголовного процесса России. М.: Юрлитинформ. – 2017. – С. 338.
2. Cмирнов А. В. Формальные средства доказывания в уголовном праве и процессе. М.: Норма: ИНФРА-М. – 2018. – С. 16 -17.
3. Гегель Г. В. Ф. Наука логики. СПб. – 1997. – С. 119 - 120.
4. Гегель Г. В. Ф. Указ. работа. – С. 29 - 31.
5. Ленин В. И. «Философские тетради». М. – 1974. – С. 183, 178.
6. Смирнов А. В. Указанная работа. – С. 19.
7. Смирнов А. В. Указ. работа. – С. 22.
8. Смирнов А. В. Указ. работа. – С. 21.
9. Смирнов А. В. Там же.
10. Левин Г. Д. Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. – 2001. http: //www. вокабула (дата обращения 03. 04. 2018).
11. Краткая философская энциклопедия. М.: Издат. Группа «Прогресс» – «Энциклопедия». – 1994. – С. 65.
12. Алексеев С. С. Общая теория права. М.: ТК Велби. Изд. Проспект. – 2008. – С. 530.
13. Орлов Ю. К. Проблемы теории доказательств в уголовном процессе. М.: Юрист. – 2009. – С. 135.
14. Смирнов А. В. Указ. работа. – С. 235 - 236.
15. Головко Л. В. Спор об истине – это спор о векторе развития российского уголовного процесса (интервью) // Судья. – 2014. № 10. http: //www. zhurnalsudya. ru/archive/2014/10. 2014/? article=1577 (дата обращения 10. 03. 2018).
16. Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4-х томах. Т. 2. М.: изд. «ТЕРРА», –1994. – С. 60.

Опубликовано: Сб. статей по материалам Всероссийской научно-практич. конф. 16-17 марта 2018 г. Юридическая истина в уголовном праве и процессе / Северо-Западный филиал ФГБОУВО «Российский гос. университет правосудия» /Под общ. ред. К. Б. Калиновского. СПб.: ИД «Петрополис». 2018. - 234 с.