О роли судебного нормотворчества в практике применения уголовного закона

При определении роли постановлений Пленума Верховного Суда РФ, обзоров судебной практики и других документов, реализующих функцию Верховного Суда давать разъяснения по вопросам судебной практики (актов судебного нормотворчества), в применении уголовного законодательства следует найти ответы как минимум на два вопроса. Во-первых, какова правовая природа указанных документов? Во-вторых, какова их юридическая сила?

Автор: Шарапов Р.Д.

Органы судебной власти, как известно, не наделены конституционным правом установления правовых норм. Однако в соответствии со ст. 126 Конституции Верховный Суд РФ наделен правом давать разъяснения по вопросам судебной практики. По уголовным делам соответствующие разъяснения чаще всего оформляются в виде «постановлений Пленума Верховного Суда», реже – в виде «обзоров судебной практики» и «ответов на вопросы», которые утверждаются Президиумом Верховного Суда России. Роль данных документов в практике применения уголовного закона трудно переоценить, ибо у правоприменителей сложился устойчивый стереотип их оценки как одного из источников права, средств правового регулирования. Следовательно, имеются основания вести речь о фактически существующем нормотворчестве судебной власти.

При определении роли постановлений Пленума Верховного Суда РФ, обзоров судебной практики и других документов, реализующих функцию Верховного Суда давать разъяснения по вопросам судебной практики (актов судебного нормотворчества), в применении уголовного законодательства следует найти ответы как минимум на два вопроса. Во-первых, какова правовая природа указанных документов? Во-вторых, какова их юридическая сила?

С одной стороны, разъяснения Верховного Суда традиционно считаются актами официального нормативного судебного толкования действующего законодательства. С другой стороны, соответствующие документы, скажем, постановления Пленума Верховного Суда, обладают всеми признаками нормативного правового акта (принимаются органом государственной власти в установленном порядке, имеют определенные реквизиты, содержат правила, рассчитанные на неоднократное применение индивидуально неопределенным кругом лиц, действуют независимо от возникновения, изменения или прекращения правоотношений и т.д.).

Неоднозначной является также оценка юридической силы актов судебного нормотворчества. Если оставаться на позиции того, что указанные акты являются исключительно средствами толкования действующего законодательства и не содержат юридических норм, то нельзя сделать категорического вывода об их обязательности для правоприменителя. Следует помнить и том, что согласно ст. 120 основного закона судьи независимы и подчиняются только Конституции Российской Федерации и федеральному закону. Суд, установив при рассмотрении дела несоответствие акта государственного или иного органа закону, принимает решение в соответствии с законом.

Между тем, нельзя отрицать юридическое значение другой нормы  основного закона – ст. 126 Конституции РФ, наделяющей Верховный Суд Российской Федерации, как высший судебный орган процессуального надзора за деятельностью судов общей юрисдикции, правом давать разъяснения по вопросам судебной практики (т.е. по вопросам применения действующего законодательства). Исходя из смысла этой нормы, акты судебного нормотворчества должны учитываться судами при принятии решений в судопроизводстве, вследствие чего данные акты по-прежнему воспринимаются многими правоприменителями как руководящие разъяснения высшей судебной инстанции[1].

Акты судебного нормотворчество оцениваются позитивно и благотворно влияют на судебную практику, если содержащиеся в них положения соответствуют букве и смыслу уголовного закона. Но как поступать правоприменителю в случаях, когда в таком акте содержатся разъяснения, не вытекающие из закона, являющиеся по-существу новыми уголовно-правовыми нормами? Продолжает быть актуальным и другой вопрос – имеет ли право Верховный Суд РФ при помощи постановлений Пленума восполнять пробелы уголовного законодательства? К сожалению, случаи применения уголовного закона по аналогии, факты коллизий между уголовным законом и актами судебного нормотворчества, а также противоречий между самими актами не являются редкостью.

Так, в п. 12 постановления  Пленума Верховного Суда РФ от 12 марта 2002 г. № 5 «О судебной практике по делам о хищении, вымогательстве и незаконном обороте оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ и взрывных устройств» дано следующее разъяснение: «Ответственность по статьям 222, 226 УК РФ наступает за незаконный оборот, хищение либо вымогательство не только годного к функциональному использованию, но и неисправного либо учебного оружия, если оно содержало пригодные для использования комплектующие детали или если лицо имело цель привести его в пригодное состояние и совершило какие-либо действия по реализации этого намерения. Следует, однако, обратить внимание на то, что ни ст. 222, ни ст. 226 УК РФ не предусматривают в качестве признаков составов соответствующих преступлений указанной цели, а тем более каких-либо дополнительных действий по реализации намерения лица привести неисправный предмет вооружения в пригодное состояние. Ответственность по ст. 222 и ст. 226 УК РФ наступает только за противоправные действия, предметом которых было оружие или его основные части (комплектующие детали), которые по определению должны быть годными к функциональному использованию. Трудно воздержаться от оценки критикуемого разъяснения как аналогии уголовного закона.

Другой пример. Согласно Обзору судебной практики по уголовным делам о преступлениях, связанных с незаконным оборотом наркотических средств, психотропных, сильнодействующих и ядовитых веществ, утвержденному Президиумом Верховного Суда РФ 27 июня 2012 г., если посредник приобретает наркотическое средство по просьбе и за деньги приобретателя этого средства и передает ему данное средство, то такое лицо является пособником в преступном приобретении наркотиков и его действия необходимо квалифицировать по ч. 5 ст. 33 и соответствующей части ст. 228 УК РФ. В случаях, когда посредник привлечен к уголовной ответственности по результатам оперативно-розыскного мероприятия, проверочной закупки, то действия посредника не могут быть квалифицированы как оконченное преступление и подлежат квалификации как пособничество в покушении на приобретение наркотических средств (ч. 5 ст. 33, ч. 3 ст. 30 и соответствующая часть ст. 228 УК РФ). Возникает вопрос – кто же по такому уголовному делу будет исполнителем преступления? Согласно ч. 5 ст. 33 УК РФ пособником признается «лицо, содействовавшее совершению преступления». Какому же преступлению в таком случае содействует посредник, приобретший наркотики, если попросивший его об этом «приобретатель» является участником оперативно-розыскной деятельности? Вопреки прямому требованию закона (ст. 32 УК РФ) Верховный Суд настаивает на оценке соучастия при наличии единственного лица, виновного в совершении преступления.

Ярким примером, иллюстрирующим нестыковку разъяснений Пленума Верховного Суда РФ, посвященных одному и тому же вопросу квалификации преступлений, является противоречие между абз. 3 пункта 23 постановления от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» и пунктом 4 постановления от 15 ноября 2007 г. № 45 «О судебной практике по уголовным делам о хулиганстве и иных преступлениях, совершенных из хулиганских побуждений». Речь идет об использовании субъектом заведомо негодного или незаряженного оружия либо имитации оружия, например, макета пистолета, игрушечного кинжала, сувенирного оружия, с расчетом на то, что потерпевший воспримет демонстрируемый предмет как реальное средство вооружения. По разным категориям дел Пленум Верховного Суда РФ по непонятным причинам дал разную оценку указанным орудиям преступления, признавая их наличие в качестве признака вооруженного хулиганства, с одной стороны, и не признавая наличия признака вооруженного разбоя, с другой стороны.

Принимая во внимание неоднозначную роль актов судебного нормотворчества в практике применения уголовного закона, суды должны взвешенно подходить к учету разъяснений высшей судебной инстанции при принятии решений по уголовным делам. В качестве основного средства преодоления возникающих противоречий должна использоваться коллизионная норма, предусмотренная ст. 120 Конституции РФ. Позитивную роль способны сыграть имеющиеся в распоряжении судов инструменты конституционного правосудия, в частности, обращение в Конституционный Суд РФ с запросом о проверке конституционности закона, подлежащего применению, исходя из того смысла, который закону придает правоприменительная практика (ч. 5 ст. 79 ФКЗ «О Конституционном Суде РФ»). Эффективным средством профилактики противоречий и ошибок в разъяснениях высшей судебной инстанции являются традиционные научно-практические конференции, организуемые Верховным Судом РФ в преддверии принятия очередного постановления Пленума по уголовным делам. Надеюсь, практика таких конференций, на которых выявляется и устраняется наибольшее количество изъянов проекта постановления, станет неизменной традицией в работе Пленума Верховного Суда РФ.

Литература

1. Величко А.Н. Уголовный закон и судебная практика: проблемы соотношения // Уголовное право на рубеже тысячелетий. Тюмень, 2006. с. 18; Ображиев К. Постановления Пленума Верховного Суда РФ как формальные (юридические) источники российского уголовного права // Уголовное право. 2008. № 4. с. 41.

Опубликовано: Развитие мировой юстиции в современных условиях: проблемы и перспективы: материалы конф., посвященной 70-летию образования судебной системы Тюменской области, 3 октября 2014 г. – Тюмень, 2014. с. 26-28.