Правила законодательного конструирования составов насильственных преступлений

Среди научных категорий современного уголовного права выделяется преступное насилие, которое в общем смысле означает умышленное посягательство на личную безопасность человека вопреки его воле. Преступное насилие, будучи сложной категорией, объединяет большую группу умышленных преступлений, причиняющих физический или психический вред человеку (насильственные преступления), составы которых закреплены почти в трети статей Особенной части Уголовного кодекса РФ

Автор: Шарапов Р.Д.

Среди научных категорий современного уголовного права выделяется преступное насилие, которое в общем смысле означает умышленное посягательство на личную безопасность человека вопреки его воле. Преступное насилие, будучи сложной категорией, объединяет большую группу умышленных преступлений, причиняющих физический или психический вред человеку (насильственные преступления), составы которых закреплены почти в трети статей Особенной части Уголовного кодекса РФ (далее — УК). Залогом верного понимания признаков составов насильственных преступлений, а значит, и их безошибочной квалификации, служит правильно подобранный технико-юридический инструментарий, используемый законодателем для описания этих преступлений.

Как отмечают А. И. Рарог и Ю. В. Грачева, целесообразно «использование таких законодательных конструкций (под ними понимают схемы, модели, типовые образцы, используемые законодателем для формулирования правовых норм), которые исключали бы неоднозначное толкование, облегчали бы процесс квалификации, способствовали бы достижению единообразия в судебной практике и максимально ограничивали бы судейское усмотрение» [1].

В действующем УК представлен широкий спектр составов насильственных преступлений. Вместе с тем, им присущи некие типичные черты. Это механизм совершения преступления и та роль, которую играет насилие в их объективной стороне. Таковая роль может быть двоякой. В одних преступлениях насилие предусмотрено в качестве основного (главного) деяния в объективной стороне‚ в других — в качестве дополнительного (второстепенного) элемента‚ иными словами‚ средства преступления‚ определенным образом связанного с основным деянием‚ которое, как правило, является ненасильственным. Соответственно различается механизм совершения насильственных преступлений.

Таким образом, можно выделить два типа составов насильственных преступлений: 1) составы, в которых насилие выступает основным деянием в объективной стороне; 2) составы, в которых насилие выступает средством совершения основного деяния.

В составах первого типа преступное насилие, как основное деяние, исчерпывает собой обязательные признаки (деяние‚ последствие‚ причинная связь) объективной стороны преступления. В такой роли насилие является главным‚ фундаментальным признаком состава насильственного преступления‚ непосредственно влияющим на его социально-правовую природу.

Насильственные преступления, в которых насилие играет роль главного деяния, с точки зрения конструкции объективной стороны могут быть простыми (убийство, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью и т. п. ) и сложными. К последним относятся:

1. альтернативные преступления, в которых насилие выступает не единственным‚ а альтернативным способом совершения преступления и в диспозиции статьи предусматривается наряду с другими способами (например, незаконное воспрепятствование массовым мероприятиям путем использования служебного положения либо путем применения насилия или угрозы его применения в ст. 149 УК). Разумеется, такой альтернативный состав признается насильственным преступлением только в части применения виновным физического или психического насилия;
2. составные преступления, включающие два или более физических или психических последствий (учтенная законом идеальная совокупность). Так, объективная сторона убийства, совершенного с особой жестокостью (п. «д» ч. 2 ст. 105 УК), характеризуется дополнительными общественно опасными последствиями — физическими и/или психическими страданиями потерпевшего, причинение которых предшествует наступлению смерти как основному последствию убийства.

Насильственные преступления рассматриваемой группы являются однообъектными‚ т. е. посягающими только на один непосредственный объект — жизнь‚ здоровье‚ физическую свободу, психическое благополучие человека и т. п. ‚ либо двухобъектными‚ т. е. посягающими помимо указанных объектов на общественные отношения иного рода или вида (конституционные права и свободы человека и гражданина‚ отношения в сфере семьи и воспитания несовершеннолетних‚ общественная безопасность‚ основы конституционного строя и безопасности государства‚ правосудие‚ порядок управления и др. ).

В составах преступлений, в которых насилие играет роль средства совершения основного деяния, объективная сторона имеет сложный характер. Поэтому такие преступления всегда являются сложными. Это составные преступления‚ образованные из двух или более деяний (учтенная законом реальная совокупность), а также преступления‚ смежные с составными.

Последние представляют собой сложные преступления с двумя действиями, т. е. такие посягательства, которые считаются оконченными при совершении двух действий, составляющих их объективную сторону, хотя бы одно из которых само по себе преступлением не является.

Если рассматривать такого рода насильственное преступление в деталях, то оно представляет сочетание физического и/или психического насилия, играющего роль средства преступления, и другого деяния, выступающего основным в объективной стороне, которое обычно является ненасильственным (реже насильственным, как, например, насильственное похищение человека - п. «в» ч. 2 ст. 126 УК).

При этом либо насилие, либо основное деяние, либо то и другое одновременно, если рассматривать их изолированно, сами по себе не являются преступлением. К таким посягательствам относятся, в частности, понуждение к действиям сексуального характера (ст. 133 УК РФ)‚ превышение полномочий служащими частных охранных или детективных служб (ст. 203 УК РФ), вымогательство (ст. 163 УК РФ) и некоторые другие.

Здесь насилие является деянием подчиненным и посягает на личную безопасность человека как на дополнительный или факультативный объект. Главным же элементом объективной стороны‚ от которого зависит социально-правовая природа преступления, выступает другое действие‚ посягающее на основной объект. Поэтому все указанные здесь сложные насильственные преступления являются двухобъектными.

Описанная выше типология составов насильственных преступлений социально обусловлена, ибо отражает типичные механизмы противоправного поведения. Ввиду этого ей присущ устойчивый характер‚ т. е. указанная типология стоит над какими-либо тенденциями в законотворчестве и правоприменении. Это свойство позволяет использовать ее в качестве ориентира при криминализации и пенализации общественно опасного насилия, как шаблон для конструирования составов насильственных преступлений. С этой точки зрения конструирование составов насильственных преступлений должно подчиняться единым правилам законодательной техники, логическим стержнем которых является структура признаков объективной стороны (деяние, причинная связь, последствие, факультативные признаки).

1. Законодательная формулировка состава преступления, в котором насилие выступает основным деянием, предпочтительно должна начинаться с описания насильственного действия (бездействия), если необходимо — его последствий и альтернативных, помимо насилия, способов преступления (например, подкуп, обман), и заканчиваться описанием других объективных и субъективных признаков. Технико-юридический шаблон здесь следующий: «насилие (иные способы) — другие объективные и субъективные признаки», или:

у…(у1, у2, у3)… х1, х2, х3…, где у — насилие, (у1, у2, у3) — иные альтернативные способы основного деяния,

х1, х2, х3 - другие объективные и субъективные признаки состава.

По этому образцу построены составы убийств (ст. 105–108), умышленного причинения вреда здоровью (ст. 111–116), угрозы убийством или причинением тяжкого вреда здоровью (ст. 119), терроризма (ст. 205), посягательства на жизнь сотрудника правоохранительного органа (ст. 317), применения насилия в отношении представителя власти (ст. 318 УК) и многих других преступлений, в которых насилие имеет значение главного деяния.

2. В составах преступлений, в которых насилие играет роль средства их совершения, в первую очередь описывается основное деяние, вслед за этим формулируются насильственные и иные альтернативные способы, призванные облегчить его совершение. Законодательным образцом здесь должна быть следующая конструкция: «основное деяние — насильственный способ (альтернативные способы)», или: х…у…(у1, у2, у3), где х — основное деяние, у — насильственный способ, у1, у2, у3 — иные альтернативные способы преступления.

В качестве связки между основным деянием и насильственным способом уместны те словосочетания, которые недвусмысленно подчеркивают вспомогательную роль физического или психического насилия как средства преступления: «под угрозой», «с применением насилия», «с применением угрозы». Примечательно, что по такому типу построены практически все составы сложных преступлений, предусматривающие насилие как средство их совершения.

Несоблюдение в ряде случаев указанных правил законодательной техники приводит к противоречиям между механизмом насильственного преступления и его законодательным описанием, когда для формулирования составов, в которых насилие выступает основным деянием в объективной стороне, используются конструкции, принятые для описания составов, в которых насилие играет роль лишь средства преступления.

Данным пороком страдают прежде всего диспозиции ст. 110, ч. 1 ст. 117, ч. 1 ст. 144, 149, ч. 1 ст. 333 УК, в которых интересующие нас признаки состава поставлены, что называется, с ног на голову. В этих статьях насильственный способ посягательства закреплен в качестве средства совершения другого деяния — «доведения», «причинения», «воспрепятствования», «сопротивления», — выступающего, согласно нормативной конструкции, в качестве основного признака объективной стороны. В действительности же такое деяние не имеет собственного содержания, а выражается как раз в совершении физического или психического насилия. А перечисленные термины, коими обозначено деяние, по существу относятся не к характеристике преступного действия (бездействия), а к характеристике других признаков состава насильственного преступления, в частности отражают его цель или преступные последствия.

Такого рода «рокировка» в конструкции упомянутых норм далеко не безобидна, как может показаться на первый взгляд, и способна запутать не только правоприменителя, но и теоретика. Так, например, в учебной литературе по-разному описывается объективная сторона преступления, предусмотренного ст. 144 УК (воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов).

Согласно разделяемому нами мнению А. В. Кладкова, в ч. 1 ст. 144 указан единственно возможный способ воспрепятствования законной профессиональной деятельности журналиста — принуждение к распространению либо к отказу от распространения информации, — который, в свою очередь, может выразиться в насилии, угрозе насилием и т. п. А часть 2 данной статьи предусматривает квалифицирующий признак — «воспрепятствование в форме принуждения, совершенное лицом с использованием своего служебного положения»[2].

Аналогичный комментарий ч. 1 ст. 144 дает А. В. Наумов. Однако, касаясь квалифицированного состава этого преступления, он пишет: «Часть 2 ст. 144 УК РФ устанавливает повышенную ответственность, если преступление совершено с использованием виновным своего служебного положения (например, руководитель учреждения или предприятия издает приказ о недопущении журналистов на территорию соответствующего учреждения или предприятия)»[3].

Из предложенного примера совершенно ясно, что здесь ни о каком принуждении речь не идет, тогда как воспрепятствование деятельности журналиста с использованием служебного положения налицо. Отсюда может быть сделан вывод, что воспрепятствование законной профессиональной деятельности журналистов возможно альтернативными способами: либо путем принуждения журналиста к распространению или к отказу от распространения информации, либо путем использования служебного положения, что влечет более строгое наказание.

Об ошибочности подобного вывода свидетельствует конструкция, предваряющая описание квалифицирующего признака («то же деяние»), которая, согласно укрепившемуся в теории и правоприменительной практике мнению, вбирает в себя все признаки предыдущего, в данном случае основного, состава, а не только деяние в узком смысле слова (действие или бездействие).

По мнению Н. А. Нагорной, все действия, предусмотренные ст. 58 Закона РФ от 27 декабря 1991 г. № 2124-1 «О средствах массовой информации» (введение цензуры, нарушение профессиональной самостоятельности и т. д. ), «могут составить объективную сторону состава преступления, который в обобщенном виде выражается в воспрепятствовании законной профессиональной деятельности журналистов. Перечень противоправных действий в данном случае не является исчерпывающим, но он всегда включает в себя принуждение журналистов к распространению или к отказу от распространения информации»[4]. Получается, что объективная сторона преступления имеет сложный характер, принуждение сопровождает иные способы воспрепятствования.

Еще более оригинальной точки зрения придерживается Н. И. Ветров, который, с одной стороны, пишет: «Под воспрепятствованием законной профессиональной деятельности журналистов понимается противодействие... осуществляемое в любой форме: установление цензуры; вмешательство в деятельность и нарушение профессиональной самостоятельности редакции; незаконное прекращение или приостановление деятельности средств массовой информации... Такой перечень возможных форм воспрепятствования не является исчерпывающим». [5] С другой стороны, преступление, предусмотренное ч. 2 ст. 144, по его мнению, может иметь место, если служебное положение используется виновным для принуждения журналиста к распространению или отказу от распространения информации.

Избежать подобных разночтений позволило бы изменение редакции ч. 1 ст. 144 с помощью законодательного шаблона, принятого для закрепления составов тех насильственных преступлений, в которых насилие выступает основным деянием. Указанная норма может выглядеть так: «Незаконное принуждение журналиста к распространению либо к отказу от распространения информации».[6] По аналогичной схеме следовало бы построить диспозиции ст. 110, ч. 1 ст. 117, ч. 1 ст. 335 УК.

3. В тех составах преступлений, где физическое и/или психическое насилие в зависимости от обстоятельств может играть двоякую роль: в од-ном случае выступать основным деянием, в другом — средством совершения основного деяния (п. «а» ч. 2 ст. 141, ст. 149, ч. 3 ст. 178, ч. 1 ст. 203, п. «а» ч. 2 ст. 282, п. «а» ч. 3 ст. 286, ч. 1 ст. 333 УК), законодательная конструкция должна быть аналогична предложенной, с тем лишь уточнением, что в качестве связки между описанием основного деяния и признаком насилия предпочтителен оборот «совершенное путем», использование которого, на наш взгляд, способно отразить насильственный способ посягательства в двоякой роли.

Игнорирование законодателем данного обстоятельства также порождает дискуссии. В частности, спорным в теории уголовного права является вопрос о конструкции преступлений, предусмотренных ст. 203 и п. «а» ч. 3 ст. 286 УК. В свое время Ю. И. Ляпунов, исследуя ч. 2 ст. 171 УК РСФСР 1960 г., установившую ответственность за превышение власти или служебных полномочий, если оно сопровождалось насилием, применением оружия или мучительными и оскорбляющими личное достоинство потерпевшего действиями, задался вопросом: является ли данный, более опасный вид посягательства составным преступлением, т. е. складывающимся из двух самостоятельных деяний, или это одно единое преступление?

Рассуждения привели ученого к выводу о правильности второго варианта ответа. Как полагал Ю. И. Ляпунов, о составном характере квалифицированного состава преступления по общему правилу свидетельствует нормативная формула «те же действия... », к которой нередко прибегает законодатель в таких случаях. В ч. 2 ст. 171 УК РСФСР была использована иная конструкция, которая, по мнению ученого, предельно ясно выражает мысль законодателя — «признать особо опасным видом превышения власти или служебных полномочий те случаи, когда сами действия должностного лица выразились в насилии, применении оружия, носили характер мучений и оскорблений личного достоинства потерпевшего»[7].

Очевидно, что действующая редакция ч. 3 ст. 286 УК свидетельствует об обратном. Так, А. В. Наумов считает преступление, предусмотренное п. «а» ч. 3 ст. 286, составным, ибо его «условно можно разделить на два общественно опасных и противоправных деяния: собственно превышение должностных полномочий (определяемое ч. 1 ст. 286) и причиненное при этом насилие (как физическое, так и психическое)»[8].

С ним не соглашается Б. В. Волженкин, по мнению которого «превышение должностных полномочий, совершенное с применением насилия, вряд ли можно считать составным преступлением. Дело в том, что в подавляющем большинстве таких случаев само действие должностного лица, явно выходящее за пределы его полномочий, как раз и выражается в применении незаконного насилия»[9].

На несоответствие законодательной конструкции ст. 203 УК механизму совершения соответствующего преступления обращает внимание И. В. Шишко, которая пишет, что «буквальное толкование слов “если это деяние совершено с применением насилия... ” позволяет рассматривать объективную сторону как состоящую минимум из двух действий — “выхода за пределы полномочий” и насилия (или угрозы применением насилия). В то же время “выход за пределы полномочий” может заключаться именно в применении насилия или угрозе его применения»[10].

Верную характеристику объективной стороны преступления, предусмотренного ст. 203, дает Б. В. Волженкин: «Собственно говоря, превышение полномочий чаще всего как раз и состоит в совершении насильственных действий, на которые частные детективы и охранники не имеют права ни при каких обстоятельствах (например, избиение задержанного на месте правонарушения) или которые они могут совершать лишь при определенных условиях, или если эти условия отсутствуют»[11].

Вместе с тем несколькими строками ниже ученый замечает: «Превышение полномочий может состоять в совершении детективом или охранником действий, которые им запрещены (например, осуществление каких-либо оперативно-розыскных действий, отнесенных законом к исключительной компетенции органов дознания; собирание сведений, связанных с личной жизнью, с политическими или религиозными убеждениями отдельных лиц и др. ). Однако при этом ответственность по ст. 203 УК РФ наступает лишь при условии, что эти действия совершались с применением насилия или с угрозой его применения»[12].

Представляется справедливым мнение о том, что в составах превышения полномочий насильственный способ посягательства может выступать как в качестве основного деяния, исчерпывая объективную сторону, так и в качестве средства превышения полномочий, которое, в свою очередь, выражается в ненасильственных действиях. Поэтому, чтобы исключить разноречивое толкование объективной стороны данных преступлений, диспозиции соответствующих норм желательно преобразовать по надлежащему образцу.

Статья 203 УК: «Превышение руководителем или служащим частной охранной или детективной службы полномочий, предоставленных им в соответствии с лицензией, вопреки задачам своей деятельности, путем насилия или угрозы насилием». Пункт «а» ч. 3 ст. 286 УК: «Деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, если они совершены: а) путем насилия или угрозы насилием... ».

Аналогичным образом следует построить п. «а» ч. 2 ст. 141, ч. 3 ст. 178, п. «а» ч. 2 ст. 282 УК, которые также стали предметом противоречивых оценок в литературе[13].

Статью 149 УК целесообразно изложить в следующей редакции: «Насилие или угроза насилием либо использование должностным лицом своего служебного положения в целях незаконного воспрепятствования проведению собрания, митинга, демонстрации, шествия, пикетирования или участию в них, а равно принуждение к участию в них, совершенное с применением указанных способов». А часть 1 ст. 333 УК сформулировать так: «Насилие или угроза насилием с целью сопротивления начальнику или иному лицу, исполняющему возложенные на него обязанности военной службы, а равно принуждение данных лиц к нарушению этих обязанностей, совершенное с применением указанных способов».

4. В квалифицированных составах преступлений, в которых физическое и/или психическое насилие может выступать в качестве самостоятельного способа посягательства независимо от способов, предусмотренных в основном составе, следует напрямую оговаривать данное обстоятельство, используя, например, оборот «независимо от способов, предусмотренных частью первой настоящей статьи».

С этой точки зрения не выдерживает никакой критики редакция ч. 3–4 ст. 296 УК, которые являются продуктом грубейшего нарушения правил законодательной техники. В данных нормах вместо простого преступления сконструировано составное.

Как поясняет Л. В. Иногамова-Хегай, «в ч. 3 и 4 ст. 296 УК РФ говорится о деяниях, предусмотренных ч. 1 или 2 статьи (т. е. об угрозе), соединенных с насилием. Следовательно, насилие должно применяться в процессе угрозы, а не после выполнения состава угрозы. Если же насилие применяется после выполнения состава угрозы, то ответственность, по-видимому, должна наступать по правилам реальной совокупности преступлений».[14]

Подобный комментарий получил широкое распространение в юридической литературе. [15] Однако он соответствует лишь «букве», но не «духу» закона, который «вытекает» из названия рассматриваемой статьи, где «угроза» и «насильственные действия» фигурируют в качестве самостоятельных деяний, не подчиненных друг другу.

Рекомендацию иного характера дает А. И. Чучаев: «В случае осуществления угрозы содеянное необходимо рассматривать, в зависимости от конкретных обстоятельств, как посягательство на жизнь лица, осуществляющего правосудие, либо как квалифицированный вид преступления, предусмотренного ст. 296 УК РФ... »[16]. Здесь наблюдается обратное противоречие. Данная позиция, правильная по существу, не соответствует тексту рассматриваемых уголовно-правовых норм. В них насилие, опасное и не опасное для жизни или здоровья, закреплено в качестве средства совершения уголовно-наказуемых угроз, предусмотренных ч. 1–2 ст. 296 УК, т. е. играет вспомогательную роль‚ подтверждая реальность высказанной угрозы‚ как это имеет место в квалифицированном составе вымогательства (п. «в» ч. 2 ст. 163 УК). Следовательно, за рамками ст. 296 остаются случаи применения физического насилия в чистом виде, когда виновный не утруждает себя предварительными угрозами, а действует, что называется, наверняка, непосредственно прибегая к физической расправе над потерпевшим в связи с осуществлением им правосудия или предварительного расследования. «Как свидетельствует практика, — пишет С. Ф. Милюков, — насилие в отношении судей, прокуроров, свидетелей, судебных исполнителей зачастую совершается внезапно, независимо от предшествующих или сопутствующих угроз»[17].

Означенная позиция законодателя представляется, по меньшей мере, нелогичной. Физическое насилие в виде убийства или покушения на убийство прямо закреплено в ст. 295 УК в качестве основного посягательства на лиц, осуществляющих правосудие или предварительное расследование, без какого-либо психического насилия в форме угроз. А, по словам С. В. Кудрявцева, «угрозы, применяемые в криминальных конфликтах, не имеют карательного характера. Они обусловливаются намерением предупредить или прервать воздействие противника»[18]. Это означает, что на практике средством мести за деятельность по осуществлению правосудия или предварительного расследования (а мотив мести является одним из обязательных признаков субъективной стороны рассматриваемого преступления) чаще является не угроза, а физическое насилие.

Сказанное убеждает, что редакция ч. 3–4 ст. 296 УК нуждается в реконструкции с учетом той особенности, что в этих составах физическое насилие может выступать в различной роли: либо в качестве средства совершения деяний, предусмотренных ч. 1–2 ст. 296, либо в качестве основного деяния, исчерпывающего объективную сторону преступления. Ввиду данного обстоятельства указанные нормы должны быть сформулированы по следующему образцу: «Насилие в отношении лиц, указанных в части первой или второй настоящей статьи, независимо от способов, предусмотренных частью первой настоящей статьи».

Описанное выше противоречие, на наш взгляд, присуще и составам преступлений, предусмотренных п. «б» ч. 2 ст. 179, ч. 2 ст. 302, ч. 3–4 ст. 309 УК, с той лишь разницей, что здесь во всех случаях речь идет о составном преступлении, совершаемом альтернативными способами, один из которых (угроза) образует основной состав, а другой (физическое насилие) — квалифицированный. В преобразованном виде данные нормы могут выглядеть так: «То же деяние, совершенное... с применением насилия, независимо от способов, предусмотренных частью первой (второй... ) настоящей статьи».

5. В большинстве статей Особенной части УК‚ устанавливающих ответственность за преступления, совершаемые с физическим насилием, используется словесная конструкция «применение насилия» («совершенное с применением насилия»). С уголовно-правовой точки зрения «применение» можно охарактеризовать как сознательное использование средства преступления для достижения результата (цели). Таким образом, термин «применение» придает насилию явно выраженный оттенок прямого умысла и формально исключает совершение деяния с косвенным умыслом.

Проблемы не возникает в тех составах‚ где насилие играет роль средства преступления; наоборот‚ указанная конструкция подчеркивает роль насилия и наличие у виновного прямого умысла‚ хотя и здесь‚ как указано выше‚ могут иметь место дополнительные физические или психические последствия, в отношении которых возможен косвенный умысел. Отчетливо противоречие проявляется в составах тех насильственных преступлений‚ в которых насилие является основным деянием и которые в целом могут быть совершены с косвенным умыслом (например, ст. 149, ч. 3–4 ст. 296‚ ст. 318‚ ч. 2–3 ст. 321‚ 334 УК и др. ). Полагаем‚ что в перечисленных статьях слово «применение» по отношению к физическому насилию как основному деянию в составе целесообразно исключить, а во вновь создаваемых аналогичных нормах не использовать.

Представленная типология составов насильственных преступлений и выработанные на ее основе правила их законодательного конструирования, как можно было убедиться, позволяют обнаружить в ряде уголовно-правовых норм типичную ошибку законодательной техники — противоречие между механизмом насильственного преступления и его законодательным описанием. Считаем, что использование предложенных рекомендаций в качестве прикладного инструмента правотворчества позволит заметно повысить качество уголовно-правовых норм, чего, к сожалению, им так недостает в последнее время.

Литература

1. Рарог А., Грачева Ю. Законодательные конструкции и квалификация преступлений // Уголовное право. 2003. № 2. С. 62.
2. Уголовное право Российской Федерации. Особенная часть. Учебник / под ред. Л. В. Иногамовой-Хегай, А. И. Рарога. М., 2004. С. 133–134.
3. Уголовное право России. Части Общая и Особенная. Учебник / под ред. А. И. Ра-рога. 4-е изд., перераб. и доп. М. ‚ 2003. С. 368. — См. также: Российское уголовное право. В 2 т. Т. 2. Особенная часть / под ред. А. И. Рарога. М., 2001. С. 133.
4. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / отв. ред. А. А. Чекалин; под ред. В. Т. Томина, В. С. Устинова, В. В. Сверчкова. М. ‚ 2002. С. 350–351.
5. Уголовное право. Особенная часть. Учебник / под ред. Н. И. Ветрова, Ю. И. Ляпунова. М., 1998. С. 151.
6. Это не означает, что состав данного преступления в действительности является простым. Принуждение является сложным деянием, включающим помимо насилия и других способов причинения вреда требование определенного поведения потерпевшего (в данном случае распространить либо отказаться от распространения информации).
7. Ляпунов Ю. И. Должностные преступления. Киев, 1988. С. 48.
8. Насильственная преступность / под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. М. ‚ 1997. С. 63.
9. Волженкин Б. В. Служебные преступления. М., 2000. С. 161.
10. Горелик А. С., Шишко И. В., Хлупина Г. Н. Преступления в сфере экономической деятельности и против интересов службы в коммерческих и иных организациях. Красноярск, 1998. С. 187.
11. Волженкин Б. В. Служебные преступления. С. 324.
12. Там же. С. 324–325.
13. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / под общ. ред. В. М. Лебедева. М. ‚ 2002. С. 702; Уголовное право России. Часть Особенная. Учебник для вузов / отв. ред. Л. Л. Кругликов. М., 1999. С. 632.
14. Уголовное право Российской Федерации. Особенная часть. Учебник / под ред. Л. В. Иногамовой-Хегай, А. И. Рарога. С. 594.
15. Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / отв. ред. А. В. Наумов. М., 1996. С. 713; Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / под ред. Ю. И. Скуратова, В. М. Лебедева. М., 1999. С. 688; Курс российского уголовного права. Особенная часть / под ред. В. Н. Кудрявцева, А. В. Наумова. М., 2002. С. 883; Лобанова Л. В. Преступления против правосудия. Теоретические проблемы классификации и законодательной регламентации. Волгоград, 1999. С. 224; Попова Л. А. Уголовная ответственность за угрозу или насильственные действия в связи с осуществлением правосудия иди производством предварительного расследования: Автореф. дисс.... канд. юрид. наук. Омск, 2001. С. 6; Преступления против правосудия / под ред. А. В. Галаховой. М., 2005. С. 82; Уголовное право России. Учебник для вузов. В 2 т. Т. 2. Особенная часть / под ред. А. Н. Игнатова, Ю. А. Красикова. М., 2000. С. 685.
16. Российское уголовное право. В 2 т. Т. 2. Особенная часть / под ред. А. И. Ра-рога. С. 724; Уголовное право России. Части Общая и Особенная. Учебник / под ред. А. И. Рарога. 4-е изд., перераб. и доп. С. 650.
17. Милюков С. Ф. Российское уголовное законодательство: опыт критического анализа. СПб., 2000. С. 268.
18. Кудрявцев С. В. Конфликт и насильственное преступление. М. ‚ 1991. С. 107.

Опубликовано: Известия высших учебных заведений. Правоведение. 2005. № 5 (262). С. 85-94.